Особые условия

Когда Нина вышла, Званцев несколько минут сидел неподвижно, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Нельзя сказать, что слова Тюляфтина привели его в восторг. Радость, конечно, была, но она погашалась необходимостью принимать какие-то решения, думать над тем, как вести себя дальше. Уравновешенные отношения, которые установились у него и с членами Комиссии, и с Панюшкиным, вдруг нарушились, он ощутил зыбкость, дохнуло опасностью. Это было неприятно, Званцев не привык к такому состоянию, он даже сам не заметил, как Панюшкин приучил его к спокойной уверенности в себе.

Званцев встал, прошелся по кабинетику, зачем-то поплотнее закрыл дверь, прислушался к голосам в коридоре, а выглянув в окно, убедился, что Тюляфтин ушел из конторы-его тощая фигура маячила уже где-то на берегу.

- Честность-лучшая политика, - неожиданно проговорил он вслух прочитанные где-то слова. И вот они всплыли в сознании. - Честность-лучшая политика, - повторил он раздумчиво и сел за стол. Сняв очки, Званцев, не торопясь, протер их лоскутком. Смазанное, нечеткое изображение окна, двери, стен позволяло лучше сосредоточиться.

"А зачем он мне сказал об этом? - подумал Званцев. - Пришел, испортил настроение и ушел. Обрадовать решил? Поддобриться? Или этакая бездумная пакостливость? Интересно, Панюшкину он тоже поторопился сказать? Нет. Не осмелится. Значит, я в его табеле чуть пониже стою. Ровесники? Однокашники? Или в самом деле мне до Панюшкина еще топать и топать?" И Званцев спокойно, как о чем-то очевидном и простом, подумал, что в его положении очень легко оказаться подлецом. Ничего не предпринимая, не выходя из кабинета, ни с кем не разговаривая, можно совершить подлость. Вернее, она совершится сама по себе, он лишь позволит ей состояться, если не предпримет четких и жестких мер. Что же необходимо сделать? Пойти и отказаться от должности? Но ему еще никто ничего не предложил официально. Выходит, можно запросто оказаться не только подлецом, но и дураком.

- Как бывает, - озадаченно проговорил Званцев. - Ишь как бывает! Тюляфтин, придя ко мне и сказав, что Панюшкина снимают, не совершил подлости. Он поступил мелко. Даже пакости в его поступке нет, обычная слабость человеческая, и все. Не выдержал, раньше времени болтнул языком. А что делать мне? Пойти к Панюшкину и выразить сочувствие?,. Глупо. Он наверняка уже обо всем знает, но поздравлять не торопится. Темнит? Нет, Панюшкин темнить не будет. Но и не отступится до последнего. Тюляфтин-слабак. Это ясно. Чернухо-за Панюшкина. Опульский не в счет. Ливнев тоже. Мезенов?

Вот в ком загвоздка! В любом случае положение таково, что нужно срочно спасать свою честь, достоинство, лицо или как там это называется у людей с благородными кровями. Панюшкин как-то сказал, что иногда без красивых слов не обойтись. Его мысль можно продолжить-иногда не обойтись без красивого поступка.

Званцев решительно надел очки, набросил полушубок, шапку и вышел из кабинета. Заглянув к Панюшкину, облегченно перевел дух - у того сидел Мезенов. Значит, не получится разговора. Значит, передышка.

- Володя, у тебя что-то важное? - спросил Панюшкин.

- Да нет... Мимоходом. Если понадоблюсь - я в столовой.

- Подожди полчаса, вместе пойдем, а?

- Я уже оделся... Анюта ждет... Так что прошу пардону, - Званцев прикрыл дверь и па некоторое время замер, не выпуская ручки, - не пригласили, не сочли. Как понимать? Ведь если вопрос решен, самый раз сказать об этом?

К вагончику, где располагалась столовая, Званцев шел медленно, так и не застегнув полушубка, и уже в полумраке тамбура, обметая с валенок снег, подумал, что Тюляфтин поставил его в дурацкое положение вовсе не по простоте душевной. Воровски пробрался в кабинет, побыл несколько минут и постарался побыстрее умотать.

Так не делается. Комиссия прежде всего должна потолковать с Панюшкиным, а потом должны пригласить его, Званцева. И лишь после этого можно говорить о принятом решении.

Званцев обычно приходил в столовую, когда там уже никого не было, чтобы пообедать с Анной вдвоем. Выглянув из тамбура, он увидел, что их столик уже накрыт и Анна поджидает его, Званцев волновался, и то, что он не смог отнестись к разговору с Тюляфтиньш легко и беззаботно, лишний раз убедило его-положение складывалось неприятное.

- Хватит тебе уже топтаться, - сказала Анна громко. - Какой-то ты не такой сегодня, а? Не то сто рублей нашел, не то потерял!

- Даже затрудняюсь сказать... Нашел или потерял...

Скорее всего, и то и другое.

- Так, - улыбаясь, протянула Анна. - А если по-человечески?

- Можно, - Званцев сел напротив, взял ложку, задумчиво повертел в пальцах, опять положил на стол. - Значит, так... Полчаса тому назад член высокой Комиссии товарищ Тюляфтин...

- Это какой? - перебила его Анна. - С восторженной блажью в глазах?

- Во-во! Он сказал, будто Комиссия пришла к выводу, что Панюшкина нужно снять. А на его место назначить меня, твоего законного супруга.

Не донеся ложку до рта, Анна уставилась на Званцева.