Особые условия

- Они что, обалдели? - наконец сказала она и тут же оглянулась на раздаточное окошко, в котором мелькнула физиономия Кныша.

- Почему ты так думаешь? - спросил Званцев, почувствовав себя уязвленным.

- Да не торопись ты обижаться! - Анна махнула рукой. - Ты тут вообще ни при чем. Ну, в том смысле, что... Не о тебе я говорила. Ни один нормальный человек не пойдет на место Панюшкина. Вот и все.

- Почему?

- Не знаю! - Анна пожала плечами. - Мне так кажется. Не по-людски это.

В это время дверь из кухонного отделения скрипуче открылась, и оттуда вышел Кныш. Медленно подойдя к столику, он остановился.

- Простите, Владимир Александрович... Мне показалось... Вы сказали, что принято решение Панюшкина снять... Это верно? - лицо Анатолия Евгеньевича было скорбным, но живой блеск глаз выдавал его состояние.

- Да! - сказала Анна, не задумываясь. - Панюшкина снимают, а вас, Анатолий Евгеньевич, назначают на его место. Вот Москва утвердит, и можете приступать.

- Хм, - улыбнулся Анатолий Евгеньевич, показав два длинных передних зуба. - У вас юмор, я смотрю, как... как...

- Ну? - нетерпеливо спросила Анна. - Ну? Как у кого? Как где? Как что?

- Как в столовой, - ответил Анатолий Евгеньевич и играющей походкой удалился за перегородку.

- Мызгач! - сказала Анна в сердцах. - А что Панюшкин? Что он тебе сказал?

- Я с ним еще не разговаривал.

- Почему?

- Спокойно, Аня, - Званцев положил ей руку на плечо. - Стоит ли Панюшкина дергать этим разговором?

Может, лучше, если они сами ему скажут?

- Ох уж эти мне деликатные! - воскликнула Анна. - Человек помирать будет, а они постесняются подойти. Мне что, самой к нему идти?

- И что ты ему скажешь? - нервно усмехнулся Званцев и неожиданно для себя добавил: - Или как-то иначе его утешишь?

- Не надо, Володя. Держи себя в руках. У тебя нет оснований так говорить. А если хочешь, я дам тебе такие основания. Только скажи мне. Хорошо? - Анна твердо взглянула на Званцева из-под челки. - Ладно, замнем.

А что касается твоего вопроса... Совершенно не важно, что именно сказать человеку, главное, быть с ним, показать ему, что он не одинок, что может надеяться на поддержку. А ловкие ли ты при этом слова скажешь, красиво ли они прозвучат, со вкусом ли ты будешь одетвсе это фигня!

В тамбуре хлопнула дверь, послышались голоса, и на пороге появились Панюшкин с Мезеновым. Едва Анна поднялась, как они чуть ли не наперегонки бросились к столику, чтобы успеть занять место у окна.

- Анна! - крикнул Панюшкин. - Если ты не накормишь нашего гостя, он меня съест. С потрохами. Он так и сказал.

- А если накормлю? - Анна остановилась у перегородки. - Не съест?

- Авось повременит! - засмеялся Панюшкин, пытливо взглянув на Мезенова.

- Анна! - протянул Мезенов жалостливо. - Неужели я похож на хищника?

- Голодные-все хищники! Вот только Званцева в травоядные можно записывать-он первое уже съел.

Когда Мезенов поднялся и пошел к выходу, где стоял умывальник с ведром, Званцев решил обратиться к Панюшкину.

- Николай Петрович, ко мне недавно приходил Тюляфтин.

- А! - Панюшкин беззаботно махнул рукой. - Он ко мне каждый день приходит, здоровается, о самочувствии спрашивает... Я говорю, что чувствую себя отлично, и он, успокоившись, уходит.

- Он сказал, что вас собираются снять.

- Ха! Об этом весь Поселок уже неделю говорит.

Правда, Олег Ильич? - громко крикнул Панюшкин.

- Вы о чем? - Мезенов замер с полотенцем в руках.

- Слухи, говорю, ходят по Поселку, снимают, дескать, начальника!

- Собака лает, ветер носит, - улыбнулся Мезенов.

* * *

А поздно вечером, когда солнце колыхалось уже гдето над Европой, а мороз усилился чуть ли не до тридцати градусов, Панюшкин принимал у себя дома членов столь уважаемой им Комиссии. Этот прием можно было назвать прощальным ужином, торжественным банкетом, поздней пирушкой и даже заключительным заседанием.

Панюшкин принимал секретаря райкома по промышленности товарища Мезенова, молодого, сдержанного, но весьма волевого товарища; и своего старого друга, проныру и баламута Чернухо, лучшего специалиста по укладке трубопроводов на всем Дальнем Востоке, он также пригласил; пришел Тюляфтин-представитель далекого московского Министерства, тщеславный молодой человек, который потихоньку, про себя, уже-готовил для столичных друзей потешный рассказ о своем путешествии па край света; и Опульский, влиятельный профсоюзный деятель, во всяком случае, никто и никогда его в этом не разубеждал, пришел скромно, но с достоинством, зато шумно, с хохотом, ввалился Ливнев, ввалился не потому, что очень уж легко и раскованно чувствовал себя, а потому, что как раз этого ему здесь недоставало.