Осоковая низина

Эрнестину немало удивило, что Артур Лангстынь стал волостным старшиной, или, как теперь говорили, председателем исполнительного комитета. Она жила с ним долгие годы по соседству, часто встречалась и вообще-то знала, что Лангстынь не признает ни бога, ни церковь, замкнутый такой, со своеобразными взглядами и уж больно много над книжками сидит, но в политику не вмешивается. Эрнестина считала, что Артур человек вполне порядочный и добрый, несмотря на свою чудаковатость, а то, что он коммунист, ей и в голову не приходило.

Когда Эрнестина уже собралась уходить, хозяйка задержала ее:

— Вы порядочный человек, и от вас я квартирную плату все же возьму: А на остальных, когда англичане придут, я в суд подам, они мне втройне заплатят. Но пускай то, что я вам сказала, остается между нами!

Эрнестина уплатила, но на душе все же было неспокойно. Она обиняком справилась у соседей, но и те не знали, платить хозяйке или кому-нибудь другому.

Через несколько дней она зашла в волостное правление выяснить, правильно ли поступила. Ей было странно видеть Артура в кабинете волостного старшины. В скромном, не по сезону, летнем костюмчике и клетчатой рубашке без галстука он сидел на громадном дубовом кресле с высокой спинкой и, при виде Эрнестины, встал. Улыбнулся чуть растерянной улыбкой человека, по-настоящему не уверенного, на своем ли он месте. Эрнестина не ощутила в себе того почтения, какое испытывала к предшественнику Артура, хозяину усадьбы «Кемберы» Блументалу.

— Дом этот волость еще не приняла.

— А кому я должна платить?

— Пока — никому.

Эрнестина хотела воспользоваться случаем и неофициально узнать кое-что, о чем в газетах еще не писали.

— Что будет с моим домом, с «Викснами»?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Может быть, отнимут?

— Кто вам сказал?

— Идут такие слухи. Будто организуют колхозы и хуторов не оставят.

— Не обращайте внимания на слухи! А где люди жить будут, если хуторов не будет?

Эрнестина извинилась за беспокойство и простилась. Трудно было представить себе, что такой кроткий, застенчивый человек способен управлять волостной жизнью. По мнению Эрнестины, тут нужен такой, которого как-то побаивались бы. Волостное правление она покинула в таком же недоумении, в каком пришла туда.

Эрнестина, когда нуждалась в умном совете, обычно обращалась к Дронису.

— Новые хозяйства пока не тронут. Только на вашем месте я поступил бы немного иначе.

— А что вы мне советуете?

— Дом у человека для того, чтобы там жить. А вы в своем доме не живете.

— Так мне к зятю идти?

— Почему? Зять будет жить у вас.

— Значит, я должна отказаться от шитья?

— Вовсе нет.

— А кто ко мне туда с заказами приходить будет?

— Сейчас от каждого требуют лишь по способностям.

Дронис взглянул на Эрнестинины руки.

— Не беспокойтесь! Клиентки у вас найдутся. Вот хотя бы моя благоверная.

— Вы тоже на хутор перебираетесь?

— Помаленьку готовимся.

В разговор вмешалась госпожа Дронис:

— Теперь ведь лучше трудовым крестьянином быть, чем капиталистом.

Вернувшись домой, Эрнестина долго смотрела на свои руки и думала.

А несколькими неделями позже, в одно солнечное воскресенье, по застывшей в первый мороз дорожной грязи на двух лошадях приехали Петерис и Ильмар, погрузили на телегу кровать, шкаф, комод, швейную машину, другие пожитки и увезли Эрнестину в «Виксны».

Она поселилась в комнате, облюбованной пять лет назад, когда купили дом, — на так называемой «второй», или «парадной» половине, со входом из большой комнаты или «залы». В последние годы там жила Алиса. Теперь она перебралась в бывшую комнату батрачки. Эрнестина старалась устроиться как можно дальше от Петериса, притом она не теряла надежды опять когда-нибудь жить самостоятельно. «Парадная» половина была удобнее и в том смысле, что одну из двух маленьких комнат, в случае необходимости, можно было превратить в кухню, и получилась бы совершенно отдельная квартира.

Батрачка Янина вышла за Доната, теперь они вместе жили в «Силпетерах», там же им выделили десять гектаров земли, они завели корову, стали новыми крестьянами.

Расставание с Яниной оказалось более холодным, чем надеялась Алиса.

— Столько времени прожили вместе. Странно, что теперь так… — Алиса осеклась на полуслове.

— Вы ведь платили, — ответила Янина.

— У нас было не так уж плохо.

— В другом месте было бы еще хуже.

Когда Янина увидела, как смутила Алису, она, садясь на телегу, добавила:

— Ведь вы не виноваты.

Алиса одна ходила за скотиной, и Эрнестине волей-неволей пришлось взять на себя стряпню. Она также должна была помогать стирать, варить свиньям картошку, греть поросятам молоко, так что для шитья времени оставалось мало. Но пока тут, в Осоковой низине, и заказчиц-то не было.

— Не тужи, мамочка, — утешала-Алиса.

— А чему мне радоваться? Что живу, на зятевых хлебах?

— Ты ведь работаешь! И в собственном доме живешь.

— Уж лучше в богадельне жить.

— Милая мамочка!

Однако не помогали никакие слова утешения, Эрнестина замкнулась, разговаривала мало и за несколько недель сильно сдала.