Осоковая низина

Зерна в «Викснах» было столько, что его ссыпали не только на чердак и на веранду, но и в большую комнату. Вся «парадная» половина пахла сохнувшим зерном. Петерис был горд и доволен. Поля вспаханы, все это богатство можно теперь провеять, лучшее зерно отсыпать на семена, то, что похуже, на помол. Всю неделю Петерис думал об этой работе и ждал домой Ильмара, ибо от Алисы проку было мало, а веять одному — уж очень много возни! Пока Ильмар, приехав из города, ел подогретый обед, Петерис сидел на кухне и разговаривал с ним.

— Было бы лучше веялку вниз снести, — предложил Ильмар.

Мальчик был прав. Не придется зерно в мешки засыпать, таскать на чердак и опять вниз.

— А сможем мы машину через дверь пропихнуть?

— Если смогли наверх занести, так почему же нам вниз не снести?

Предприимчивость Ильмара Петерису понравилась.

Оба ухватились за ручки веялки. Петерис зашел с тяжелой стороны, Ильмар медленно спускался за ним. По лестнице сошли хорошо, но на веранде Ильмар по невнимательности выбил в двери стеклышко.

— Тоже мне! — воскликнул Петерис.

Однако в его возгласе не послышалось ни капельки упрека, настолько у Петериса было сегодня хорошее настроение.

В это время к себе в комнату проходила Эрнестина.

— Что тут делается?

— Революция. В замке стекла бьют, — хотел сострить Петерис.

— Когда замок не твой, то можно бить, — ответила Эрнестина, закрывая за собой дверь комнаты.

— Что ты делать будешь! Барыня выискалась! — сказал Петерис и посмеялся.

Петерис в самом деле и не думал сердиться. Взял совок, отгреб зерно, чтобы очистить место для веялки, и засыпал при этом ход, которым пользовалась Эрнестина.

— Теперь бабушке из комнаты не выбраться, — заметил Ильмар.

— Положим доски, пускай по ним ходит.

Кинув на зерно две доски, Петерис нагреб полное ведро ржи и насыпал в веялку.

— Смотри, какие ядреные зерна! Хоть на выставку вези.

— Да.

Ильмар принялся вертеть ручку. Машина равномерно постукивала, гудели лопасти, поднимая ветер, колыхавший на окнах потрепанные, обвисшие занавески.

Прошло около часа, и, загребая все глубже, Петерис обнаружил, что хлеб начинает преть.

— Вот черт! — воскликнул он.

— Что такое?

— Зерно погибает!

В действительности ничего страшного не случилось. В самом глубоком месте хлеб нагрелся. Еще раз проверив все подозрительные места, Петерис убедился, что нет причины для особого волнения. Он недостаточно следил за хлебом и своевременно не переворошил его. И лишь теперь Петерис догадался, что тут, должно быть, виновата теплая комната. В другие годы, когда на этой половине жила Алиса, печь топили несколько раз в неделю, а теперь — каждый день.

— Чего там! — с горечью произнес Петерис (сделав ударение на первом слове) и махнул рукой.

Когда Эрнестина открыла дверь своей комнаты и удивленно посмотрела на доски, Петериса охватило негодование. Он повернулся к теще спиной, сделав вид, что не замечает ее.

— Как я теперь на кухню попаду?

— По доске! — подсказал ей Ильмар.

Но Эрнестина уже заметила, как шевелятся занавески.

— Так зачем комнату прибирали? На что теперь гардины похожи?

— Кому эти тряпки нужны? — не стерпел Петерис.

— Кому не нужны, а кому — и нужны.

Недовольная, балансируя на доске, пошатывавшейся на рыхлом зерне, Эрнестина добралась до дверей и покинула «залу».

Чуть погодя Алиса пришла звать мужа ужинать.

— Почему не сказал, что в комнате веять будешь? Сняла бы занавески.

— Одни тряпки у тебя на уме! — Петерис уже не сдерживался.

— А чего ты кричишь?

— Как не кричать! Хлеб горит, тебе-то ничего!

Петерис бросил ведро и пошел есть. Положив себе на тарелку картошку, продолжал:

— Только знают палить!

— Что — палят? — не поняла Алиса.

— Не топили бы так страшно комнату, с хлебом ничего бы не случилось.

— Да что случилось, скажи толком.

— Разве стоит говорить тебе что-нибудь?

— Хлеб начал преть, — объяснил Ильмар.

Теперь уже не стерпела Эрнестина:

— Я весь день у плиты простаиваю и хоть столько заслуживаю, чтоб на себя охапку дров потратить. И не забывай, что я в эту зиму собственными дровами топлю.

Когда Эрнестина перебиралась в «Виксны», Петерис привез из имения семь возов неколотых дров.

— Да ведь Петерис не это имел в виду.

— Не знаю, что он имел в виду.

— Не ссорьтесь, пожалуйста!

— Ему что угодно делать можно, окна бить, гардины портить, ссыпать зерно куда захочет, а я должна мерзнуть в собственном доме.

— Стекло я выбил, — признался Ильмар.

— Неважно кто. Лучше бы осталась в имении, у чужих.

— Так чего не осталась? — съязвил Петерис.

— Потому что ты аренду мне не платил.

— Времена господ прошли. Теперь земля тому принадлежит, кто обрабатывает ее.

— Может быть, и дом тебе принадлежит?

— Разумеется.

— Ну, раз так, то…

Эрнестина побледнела, отложила вилку и вышла.

С этого вечера теща со своим зятем за один стол уже никогда не садилась.

Пока были живы.