Остаюсь с тобой

На берегу Днепра, опираясь на тонкие высокие столбы, нависал над водой небольшой ресторанчик «Волна». Буквы, извещавшие о том, что это именно ресторан, а не что-нибудь другое, были излишне крупные, и из-за этого само строение, особенно издали, казалось игрушечным.

По шаткой кладке с деревянными поручнями, отшлифованными ладонями до блеска, Скачков прошел в зал, в котором не было ни одного человека, уселся за угловым столиком у самого окна, завешенного легкой занавеской. Отодвинул занавеску в сторону, чтобы была видна река, от которой тянуло убаюкивающей прохладой. Вода была серая, хоть над ней и висело небо. Река не освободилась еще от грязи, смытой с прибрежных лугов. За рекой, над рыжим лугом с купками красно-фиолетового чернотала, поднимались мелкие лохматые облачка.

На этом берегу, там, где кончался обрыв и начинался городской пляж, сейчас наполовину залитый водой, бледноногие девчонки играли в мяч. Игра у них никак не ладилась: большой синий мяч все время относило ветром в сторону.

Ближе к ресторану начали строить набережную. Под высоким обрывом заасфальтировали широкую дорожку, берег одели в гранит и на том граните поставили бетонную решетку. В большом городе такая набережная выглядела бы естественной, может быть, даже и скромной, а здесь, на фоне высокого берега с деревянными старыми домиками, она была как осколок какого-то другого города, который попал сюда случайно, по недоразумению. «Как и я — осколок другой жизни, — не вписался в местный пейзаж», — подумал про себя Скачков.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросил, нетерпеливо.

Из-за тяжелой зеленой ширмы, которая закрывала заднюю стену зала, выплыла вялая женщина в голубом платьице и голубом кокошнике на русой голове. Она посмотрела на Скачкова туманными глазами и улыбнулась малиновыми губками:

— Я вас слушаю… — Потом достала из кармашка небольшой блокнотик, взяла маленькую беленькую ручку, висевшую на длинной золотой цепочке, приготовилась записывать.

— Бутылочку пива. А если из холодильнике, то и две.

— Пива нет. Не завезли, — медовым голоском пропела официантка.

— Тогда минералки.

— Тоже не завезли.

— Стакан холодной воды, — заволновался Скачков.

— Мы, дорогой товарищ, берем заказы только на то, что в меню.

— А что у вас в меню?

— Все. Смотрите, — официантка положила перед ним узкий длинненький буклетик с голубыми волнами и голубыми чайками на первой странице, улыбнулась полнокровными губками, медленно поплыла за зеленую ширму.

«Научились вежливостью прикрывать хамство», — проворчал Скачков и не стал даже смотреть меню, вышел.

Скачков где-то читал, что самое лучшее средство от скверного настроения — быстрая ходьба. Усиливается обмен веществ, лучше, бодрее работает сердце, светлеет в голове. Он шел по тротуару, еще не зная, куда спешит. На автобусной остановке стоял автомат с газировкой. Сунул в щель копейку, в стакан хлынула пенистая вода. Она была невкусная. Теплая, кисловатая и, казалось, пахла бензином. Он и не допил стакан, вылил и бросился к автобусу, который как раз остановился.

Вернуться домой? Снова спорить с женой? Нет, домой возвращаться рановато. Хоть до вечера надо где-то прошляться.

На автовокзале вылез из автобуса. Хотел заглянуть в буфет — там всегда было свежее пиво… И тут объявили посадку на автобус, который шел через его деревню. «А почему бы не съездить к матери? — подумал Скачков. — Давно не был. Последний раз заезжал к ней вместе с Дорошевичем. Когда это было?..» Вот он сейчас поедет и пробудет там несколько дней. Взял билет, по телефону-автомату позвонил жене. Пусть знает, где он.

— Слушай, я еду в деревню на несколько дней, — сказал таким тоном, как будто предъявлял ей ультиматум.

— Что-о? — рассмеялась.

«Вышибла из колеи, а теперь веселится», — с неприязнью подумал Скачков, а вслух проговорил с усмешкой:

— Как что? Наниматься в пастухи.

— Не до шуточек… — Теперь в голосе слезы.

«Ага, допекло, — обрадовался Скачков. — Подумай обо всем в одиночестве, оно полезно…»

— Я не шучу, — сказал он и повесил трубку.

Автобус был почти совсем пустой. Скачков примостился на переднем сиденье, за кабиной водителя, сидел, понурившись, смотрел в окно и ничего не видел: думал о своем.

Что же случилось? Что вдруг выбило его из той колеи, по которой он так уверенно начал двигаться и, казалось, будет двигаться без конца? Почему у него такое настроение, будто он неожиданно очутился перед глухой стеной и заметался в растерянности, ничего не понимая.

Действительно, что случилось?