Остаюсь с тобой

Ей, Алле Петровне, в торговой рекламе было поначалу интересно. Новая среда, новое окружение. Должность называлась внушительно — редактор. Работа считалась творческой, как в газете. Каждый день было что-то новое. Это с годами она стала замечать, что все повторяется, что пишут они каждый раз одно и то же: о скумбрии в томате, о хеке, о разных изделиях местной промышленности, о которых покупатели еще и слыхом не слыхивали. Работа в торговой рекламе была хороша и тем, что у нее оставалось свободное время, а оно ей как раз было нужно — растила дочку. А когда дочка выросла, стала студенткой, вышла замуж, ее, Аллу Петровну, завертели-закружили всякие общественные обязанности. Профсоюзный комитет, стенная газета… Господи, чем только она не занималась! Думала, именно в этом смысл жизни. Сейчас же, оглядываясь назад, ничего такого, чем бы можно было похвалиться, не может вспомнить, как ни старается. Ну будто и не было тех восемнадцати лет, которые она провела в торговой рекламе.

Мысль об этом впервые мелькнула, когда, собираясь переезжать, Алла Петровна перебирала книги.

Книги покупала она, покупал и муж. Она имела знакомых почти во всех книжных магазинах, а у мужа на работе был хороший киоск. Новые книги обычно клали на тумбочку у кровати в тщетной надежде прочитать на досуге. Они и оставались на тумбочке — неразвернутые, — пока их не заменяли новыми.

Отбирая книги, которые хотела взять с собой в Зуев, Алла Петровна вдруг увидела, что почти все они непрочитанные. А теперь и жизни уже не хватит, чтобы их прочитать.

Ей стало больно. Когда-то же она любила читать и читала много. Она и учиться пошла на филологический только потому, что любила читать. Как же случилось, что она изменила своему призванию, изменила себе? Наверное, все из-за той самой работы, о которой сейчас нечего вспомнить. Да что книги для работы они с мужем пожертвовали и личной жизнью. Дошло ведь до того, что жили под одной крышей, а были как чужие. Друг друга не замечали. Не видели. Пропал интерес. А может, у всех так в этом возрасте? Может, вообще таков закон жизни? Сначала живут для себя, а потом для детей?.. Неужели об этом думал и ее муж? Думал. И не только думал, а искал выход. И нашел… Переехали вот в Зуев.

И все же то счастливое давнее, несмотря ни на что, жило в их сердцах. Это они со Скачковым только забыли его, то счастливое давнее, а теперь оно дождалось своего часа. Только… надолго ли? Но об этом лучше не думать. Хорошо, что оно вернулось. Хорошо, что оно было у них когда-то, что оно есть теперь…

Вспомнилась дочка. Хоть бы она не прозевала в своей жизни главного, не растратила, не разменяла на мелочи свое счастье. Слишком уж суетливо они с мужем начали жить. Не успели осмотреться после института, бросились в жизнь, как в омут. Днюют и ночуют в больнице. Каждый на полутора ставках. А зять и в выходные дежурит на «скорой помощи». Оставили им квартиру, мебель, библиотеку, а им все мало. О машине мечтают. Так ведь и надорваться недолго.

Перед отъездом звонила, просила подойти, помочь упаковаться. Не нашлось времени. Не пришла. А она же, Алла Петровна, не столько помощи от нее ждала, сколько хотела выговориться, поделиться мыслями, которые пришли в голову, когда перебирала книги.

Алла Петровна приподнялась на локте, глянула на мужа. Он спал, свалив голову себе на плечо, и чему-то улыбался. Его улыбка сейчас очень походила на улыбку отца на фотографии, вмурованной в обелиск. И если бы не залысины, не эти седые космы над ушами, он был бы, как говорят, вылитый батька.

Она не сводила с мужа глаз, пока не заныли локти. Села, начала поправлять свою прическу, отряхиваться от сена.

— И чего тебе не спится? — проснулся Скачков. Лицо его теперь было заспанное, обмякшее какое-то, серое от выступившей на щеках и подбородке щетины. Улыбка точно слиняла, от нее не осталось и следа.

— Я не спала…

— Так полежи, отдохни, — он поймал ее за руку.

Вернулись на берег Днепра, когда солнце, перебросив через реку огненный столб, повисло над самым Зуевом. Алла Петровна разделась, полезла в воду. Вода была по-вечернему тихая, теплая, не хотелось и вылезать. Озабоченный тем, как вернуться домой, Скачков нервничал, бегал по берегу, кричал несколько раз людям, проплывавшим на моторках. Они, кажется, не услышали.

— Чего раскричался? Лезь купаться, — беззаботно смеялась над мужем Алла Петровна.

Лишь в сумерках, когда они уже собрались было идти пешком к мосту, который мигал слабеньким пунктиром огоньков далеко слева, напротив Зуева, их перевез на другой берег бакенщик. Он как раз начинал зажигать бакены.

Поужинать зашли в ресторанчик «Волна», державшийся на тонких деревянных сваях. Сидели на открытой веранде, усталые, разомлевшие. Внизу, под половыми досками, плескалась вода. Когда по реке проплывал теплоход или буксир тянул баржу, ресторанчик покачивало. От реки тянуло прохладой.

— У меня такое чувство, будто мы встретились с тобой после долгой-долгой разлуки, — проговорила Алла Петровна тихо, чтобы ее слышал только один он, муж.