Останкинские истории

— Выправил, выправил! — закивал Шеврикука. — Оттого что глупый и легкомысленный!

— Вот и я увлеклась, — призналась Гликерия. — Без разумной мысли…

«Вроде бы и умилиться нам сейчас следует, — подумал Шеврикука, — по поводу сходства наших неразумностей, а потому и сходства наших натур и судеб, и шагнуть друг другу навстречу, и… Но не выйдет… И не надо».

— Но, может быть, они и понадобятся. И мне, и вам, — сказала Гликерия чуть ли не доверительно, чуть ли не душевному другу.

Этой якобы доверительности Шеврикука сразу же захотел установить цену.

— А если я вам сегодня не открою, — спросила Гликерия, — ради чего я желаю опереться на ваши… на ваши возможности?

— Значит, все нынешние хлопоты пройдут без пользы для вас. Или уже прошли без пользы.

— Но если я дам слово, что вы ни в чем не будете ущемлены, что вы не подвергнетесь никаким неудобствам и уж тем более опасностям и ничего не утеряете, а возможно, и приобретете, даже и тогда вы не согласитесь оказать мне услугу?

— Гликерия Андреевна, Гликерия Андреевна… — вздохнул Шеврикука.

— Вы не верите моему слову?

— Своему ли слову, вашему ли слову… — развел руками Шеврикука.

— Опять вы не желаете говорить со мной всерьез! — осерчала Гликерия. Потом все же осадила себя и продолжила: — Возможно, вам и вовсе не придется заглядывать в свои сундуки и арсеналы. Скорее всего, дело обойдется и без ваших подсобий. Но я хотела бы сегодня, теперь же знать, какие у меня могут быть резервы и вспоможения. Оттого я и унижаюсь перед вами. Но, похоже, мои унижения вам приятны. А я и предполагала, что они будут вам приятны. И все же, глупая и безрассудная, явилась в Землескреб.

— Ваши унижения, если это и впрямь вынужденные унижения, — сказал Шеврикука, — мне приятны и неприятны. Сами знаете почему. Относительно же вашей безрассудности позвольте выразить сомнения.

— Вы хозяин положения, — сказала Гликерия.

— Как регистратор вы удовлетворены заполненным мною бланком? — спросил Шеврикука.

— Как регистратор я не удовлетворена бланком, — сказала Гликерия. — В нем — обман. Но тень Фруктова мало кого сейчас волнует. А слова ваши я должна признать любезным пожеланием пойти вон, не так ли?

— Гликерия Андреевна, — сказал Шеврикука, — или вы открываете мне ваши интересы и суть вашего свежего приключения, или говорить нам более не о чем.

— Сегодня я не готова открыть вам… — твердо сказала Гликерия. Но слезы появились в ее глазах.

— Дайте хоть намек… — начал было проявлять слабость Шеврикука.

— Шеврикука, — волнение Гликерии, казалось, было искренним, да и страсть, разгорающуюся в ней, Шеврикука ощущал, — я бы на колени встала перед тобой, но это не по мне, ты это знаешь… Ты говорил о дурной клятве и тем меня обидел или даже оскорбил… Но сейчас есть случай освободить себя от гнетущих обязательств. Навсегда. Или они погубят меня. И дадут ненавистному и уродливому движение к делам мерзким и злым… Я ведь знаю, каким ты бывал милосердным…

— Успокойся, успокойся, Гликерия! — взволновался и Шеврикука, шаг сделал к Гликерии, но та взмахом руки повелела ему остаться на месте. — Если я в силах сделать что-то, я сделаю…

— Все, — Гликерия снова была твердой и надменной. — Это секундная слабость. Забудьте о ней, Шеврикука. И о всех бабьих горестях и побуждениях. Я вас, похоже, разжалобила. А это скверно. И не из-за собственных тягот и обязательств я сюда явилась. Я намеревалась просить вас о сотрудничестве. Там вас ждали бы выгоды, а не затруднения и жертвы.

— Назовите суть и способы сотрудничества, — сказал Шеврикука.

— Увы, — покачала головой Гликерия. — Оказалось, что сегодня я не готова к разговору. Лишь преодолела нечто в себе, и все…

— Когда решитесь, — сказал Шеврикука, — дайте об этом знать. Или назначьте встречу и место ее, какое не будет вам неприятным.

— Если решусь, то в ближайшие дни. Но скорее всего, я не стану вас затруднять, — заявила Гликерия. — Извините за беспокойство.

И она исчезла.

Глава 47

Минут сорок Шеврикука бродил в серых междустеньях своих подъездов, не мог успокоиться.

«В пекло она желает меня втянуть! — повторял он себе. — В пекло!» Сама же будет полеживать, обдуваемая влажным ветром, на гальке феодосийского пляжа и ожидать.

Понимал, что несправедлив и пристрастен. Так про Гликерию думать было нехорошо. Уж если бы возникла потребность устремиться в пекло, в огненную топку Земли, она туда бы устремилась. Иное дело: многие там бы и сгорели, а Гликерия могла сыскать способ и не сгореть.