Когда она поднимает взгляд, ее глаза становятся мягкими и такими красивыми.
— Спасибо. А теперь иди.
Я смеюсь и борюсь с желанием повалить ее обратно на кровать и действительно дать ей повод поблагодарить меня.
— Увидимся завтра.
— До завтра.
Затем я отступаю назад, чувствуя ее потерю и желая больше всего на свете остаться, но я ухожу.
***
Себастьян тянет леску, наматывая ее на катушку так быстро, как только может. Этот парень поймал уже четыре рыбы, а у меня не было ни одной поклевки. Я начинаю думать, что он меня сглазил.
— Медленнее, — подбадриваю я его, пока он борется с рыбой.
Он сбавляет обороты, позволяя рыбе думать, что она свободна, а затем подтягивает ее, быстро двигая руками. Леска поднимается, показывая огромного окуня на конце.
— Смотри, Джейкоб!
Я хлопаю его по спине и помогаю вытащить на берег.
— Это великолепная рыба.
— Это точно. Мама будет плакать, когда увидит ее.
— Плакать?
Он ухмыляется.
— Или блевать.
Я смеюсь, потому что ни то, ни другое не исключено.
— Ты готов к возвращению?
Он кивает, и мы собираемся.
Пока мы идем, он кажется очень погруженным в свои мысли.
— Сегодняшняя репетиция была отстойной, — говорит Себастьян, собирая свое снаряжение.
— Да, так и было.
Репетиции были жестокими. Дети снова и снова запинались на одной и той же песне, и, думаю, к шестнадцатому прогону мы все были готовы закричать. Никто не хотел репетировать ее еще раз, но мы репетировали, и все равно ничего не получалось.
— Почему эта песня такая трудная?
Потому что вы все — кучка детей с придурком-режиссером.
— Это сложный номер со множеством персонажей. Мы справимся. Вы, ребята, много работаете, — так и есть. Они отстой, но они стараются.
— Да, но спектакль через три недели.
Если об этой пьесе и моем участии в ней когда-нибудь узнают, я стану посмешищем. Очень мало шансов, что к премьере мы сможем настолько преобразить этих детей, но даже если это будет худшая пьеса в мире, я получаю удовольствие, участвуя в ней. Я вижу Бренну почти каждый день. С Себастьяном очень весело работать, и мне приятно видеть, что люди так радуются.
— У нас все будет хорошо.
— Я очень на это надеюсь.
Он звучит как маленький старичок.
— Знаешь, даже в самых плохих спектаклях есть что-то хорошее.
Себастьян смотрит на меня с улыбкой.
— Думаю, то же самое можно сказать и о плохих вещах.
— Например?
— Например, смерть моего отца.
У меня сводит желудок, и я прочищаю горло.
— Что хорошего в этом?
Я не могу представить, что кто-то из нас смог бы найти что-то положительное в потере матери. Мы застряли с жестоким отцом и ненавидели, что никто никогда не помогал нам. Не то чтобы мы открыто говорили о том аде, в котором жили. Деклан и Шон всегда следили за тем, чтобы мы знали правила. Если бы мы заговорили, нас могли бы разлучить, и это была реальность, с которой никто из нас не хотел мириться.
— Я встретил тебя.
Я перестаю идти, чувствуя себя не в своей тарелке и не зная, что сказать.
— Я тоже рад, что встретил тебя.
— Это единственное хорошее, что было во всем этом. Мама говорит, что нужно искать хорошее, и это действительно все, что у меня есть.
— Может быть, но…
Себастьян продолжает.
— Моя мама не встретила бы тебя и не улыбалась бы так часто.
Черт. Это не та земля, на которой мне хотелось бы оказаться.
— Себастьян…
Его улыбка грустная.
— Мне нравится, что она снова счастлива. Она больше не плачет в ванной и не ходит, словно не знает, куда себя деть. Я думаю, ты ей действительно нравишься.
— Она мне тоже нравится.
— Тогда ты должен снова пригласить ее на свидание.
От простоты его причинно-следственных связей у меня щемит в груди, и он никак не может понять, почему я не могу остаться и всегда делать Бренну счастливой.
— Ты ведь знаешь, что мне скоро придется уехать из Шугарлоуф?
— Знаю. Это будет отстойно, и я бы хотел, чтобы ты остался.
Я опускаюсь так, что мы оказываемся лицом к лицу. Произнесение этой фразы вслух может стать ошибкой всей жизни, но это и самая большая правда, которую я когда-либо озвучу.
— Если бы и была причина, по которой я хотел бы остаться, это было бы ради твоей мамы, тебя и Мелани.
— Джейкоб?
— Да?
— Тогда почему ты не можешь?
Я вздыхаю.
— Потому что моя работа и моя жизнь находятся в Калифорнии. Я буду часто уезжать, и это будет несправедливо по отношению к каждому из вас.
— Я понимаю.
Я рад, что он понимает, потому что это самая большая чушь.
— Я бы хотел, чтобы все было по-другому.
— Я тоже. Ты был бы отличным отчимом.
Мое горло сжалось от эмоций.
— Давай отвезем тебя домой, чувак.