Остаточная деформация (СИ)

Под утро поднялся ветер — зашумел деревьями, завыл, пробравшись в колодец проклятого Грааля. При чём тут Вавилон, скажите на милость? Упоминание ангелов могло быть предсмертным бредом, но нехорошие мысли тревожили. Сэм говорил, что Рыцарь попал сюда из каких-то тёмных веков, тогда религиозных фанатиков была бездна. В просвещённые времена, впрочем, тоже хватало.

Но откуда тёмный фанатик мог знать про Грааль? У него-то не было Стёпочкиного прибора. Наитие, что ли? Или нечто более конкретное? А может, вообще не стоит обращать внимания на слова сумасшедшего?

Ответов у Берта не было. Он только смутно понимал, что вот теперь всё изменилось безвозвратно.

Завывания ветра разбудили Айрин, и опять, хвала Древу, стало некогда.

Тяжёлое тело съехало в выкопанную яму (могилой назвать грех, поскольку кривая и неглубокая), царапнув по памяти: дохлая рыба выскальзывает из пальцев.

— Жаль, что не поговорили нормально, — вздохнула непривычно тихая Айрин. — Он что-то точно знал, Берти. Бабилон. При чём тут Бабилон? И почему наша пукалка больше не стреляет, а?

— Как закончу с этим, положу её на солнышко, — буркнул Берт, тоже непривычно раздражительный. — Не факт, что поможет, но стоит попробовать. Должно помочь. Ты сиди, не дёргайся, я сам.

Это единственное толковое, до чего он додумался ночью. Несложно, если разложить факты по полочкам. На самом деле, стоило бы сразу удивиться, почему пукалка выстрелила в йорни, если любой аккумулятор разряжается в Трещине практически вчистую. А если что и напитывается там энергией, так это фотоволокно ангельских крыльев. Значит, оно и было главным секретом огнедышащей палки. «…тёмная материя точно так же увлекает за собой фотоэнергию. Он высосет любого гела, как паук — бабочку» — так написал Пети, и оказался совершенно прав. Самострел она тоже высосала досуха.

Комья земли шмякались на завёрнутое в меховой плащ тело. Берт ощущал только пустоту.

— Ну ладно, попробуем, — неуверенно сказала Айрин. — Конячка славный. Приведём в посёлок — Лизка будет счастлива. Она конячек любит не меньше, чем собак. Постой! — встрепенулась. — Ты его обыскал?

— Кого? Коня или самострел?

— Нет, балда, рыцаря. Обыскал?

— Зачем? — уже задавая этот вопрос, Берт понимал, что подруга права. Но так не хотелось разворачивать серую шкуру волчьего плаща…

Разумеется, Айрин поняла всё.

— Не строй из себя идиота, ты только балбес. Сделай, что надо, иначе придётся мне.

Берт вздохнул и полез в яму.

*

Как ни странно, но вороной взбодрился, когда почувствовал на спине вес седока. Шагал ровно и мягко, Берт едва за ним поспевал, хотя трусил налегке: поклажа тоже была нагружена на воронка. Один ёжик, общий вес Айрин и их барахла не дотягивал до веса рыцаря.

Берт посчитал по карте, что Стёпочкин прибор изрядно их похороводил, заставив прочесать солидный кусок леса и дважды переплыть реку. Теперь они двигались к посёлку напрямую, по предгорью, а дальше — мимо Трещины, по знакомой дороге с безграмотной табличкой. Лес здесь был достаточно редким, чтобы конь спокойно шёл, а Берт без проблем ориентировался по солнцу.

— Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его, — с выражением читала Айрин. — Не убо… убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в пол… Полдень? — Она нахмурилась. — Блин, так написано, что и половник может быть, и полковник. Как он что-то разбирал, а?

Книжица была старой и — диво невиданное — переписанной от руки. Почерк достаточно разборчивый, но сами страницы настолько захватаны грязными лапами, что цвет чернил местами сливался с цветом бумаги (очень тонкого пергамента?). Молитвенник, точнее, сборник псалмов, был единственной хоть сколько-то интересной вещью, найденной на теле мертвеца. Был ещё увесистый золотой крестик на заскорузлом от пота кожаном гайтане, но его Берт оставил на месте.

— Он уже наизусть, наверное, знал, — пожал плечами Берт, почти приноровив шаг к конскому. — Других-то книжек у него не было.

Весь походный рыцарский скарб влез в два кожаных мешка, притороченных по обе стороны всё к тому же многострадальному седлу. Вся жизнь человека — в двух не слишком больших мешках. Закопченный медный котелок, точило, вонючее одеяло из валяной шерсти, кое-какие мелочи, моток сыромятных ремней, кубок, очень может быть, что и серебряный, только очень грязный. Тяжёлый нож ручной ковки, плохо отстиранные тряпки в бурых разводах (кровь?), странного покроя палатка из прожированной дерюги. Трут и кресало (Айрин знала, что это и как выглядит), надкусанный шмат вяленного мяса — им рыцарь наверняка собирался поужинать, когда убьёт сатанинских отродий, да не случилось. Смена одежды — кажется, эта ткань едва ли была сделана в тёмные века, ну да мало ли порождений дьявола стремилось к Граалю.

Огромный меч, вместо ножен обмотанный какими-то шкурами, мерно хлопал по гулкому боку воронка. Наверное, его надо было не так крепить, но напарники не придумали — как.