Остаточная деформация (СИ)

— Такое чувство, что он нарочно книжку мацал, — проворчала Айрин с высоты коня. — Делать ему было неч…

Она замолчала на средине фразы, и Берт тревожно вскинул голову. Подруга смогла сесть в седло только на третий день после ранения, несмотря на все «гельские штучки» из аптечки. Но подозрения оказались напрасными. Ей не стало хуже, она просто сосредоточенно листала страницы и шевелила губами.

— Что? — не выдержал Берт.

Айрин заговорила ещё секунд через десять, начала читать напряжённым и от этого незнакомым голосом:

— Я, Берт-ран из Ан-жу, воин Госпо-день, в ле-то от рож-де-ства Христо-ва од-на ты-ся-ча три-ста… Фух, аж в башке завертелось. — Она тряхнула головой. — Представляешь, этот хмырь таки вправду нарочно затёр некоторые буквы и слоги. Если подряд замусоленное читать, то смысл есть. Типа шифр такой. Эй, ты чего?

Её спутник выглядел странно.

— А ведь мы тёзки. Берт убил Бертрана. — Он истерически рассмеялся.

Айрин нахмурилось.

— Ты понимаешь, пока не знал его имени, это как рыбу камнем, да? — Берт совершенно нехорошо хихикал. Голубые глаза лихорадочно блестели. — Ты хоть понимаешь, что для нас такое — убить разумное существо?.. Да вообще — живое?! Живое и разумное… — Он запрокинул голову к небу, будто чем-то подавился и мучительно пытался глотнуть.

На запрокинутое лицо Айрин и вылила воду из фляжки. Всю. Хотела смыть отблеск безумия из обычно спокойного взгляда и смутно-тревожное «для нас».

— Привал, Берти, — негромко сказала она, останавливая коня. — Сейчас привал. Немедленно.

— Д-кха, — согласился Берт, выкашливая воду. Выражение лица не изменилось. — Надо прочит-хать всё. На к-ходу неудобно.

Он привычно сплёл пальцы в замок и подставил, чтобы Айрин шагнула на эту «ступеньку», слезая с воронка. В висках колотилось ритмом старого вальса: «Берт-Берт-ран, Берт-Берт-ран, пал от ран Берт-Берт-ран». Ему было плохо. Имя сломало ворота крепости, будто стальным тараном, а в пролом хлынула боль. Три дня он прятался за стенами, а теперь не знал, что делать, как потерявший хозяина конь. Разве что — пальцы в замок, напрячь колени, чтобы спустить лучшую девушку в мире на землю.

Айрин не шагнула. Зато было одновременно:

— шум за спиной, смех, кажется;

— что-то свистнуло над ухом;

— Айрин закричала: «Сзади!»

Бывший… да, теперь уже точно бывший гел выдернул тяжёлый меч из дрянного крепления и самопальных ножен, одновременно разворачиваясь плавным пируэтом и чертя острием по дуге. Он уже ни о чём не думал, затопленный блаженной болью, зато теперь знал свою цель. Лезвие врезалось во что-то мягкое прежде, чем Берт увидел перекошенное недоумением и яростью лицо — кабанью багровую рожу. Волна смрада мимолётно потревожила обоняние.

— Раз-два-три…

Лезвие соскользнуло по алому.

— Пал-от-ран…

В него летело что-то, похожее на смерть, Берт не успевал отбить, но уйти в сторону на «два-три» — вполне.

Айрин что-то кричала. Или не Айрин? Берт не понимал.

Они вывалились из леса — грязные, одичавшие, оборванные. Жаждущие лёгкой добычи и обезумевшие от этой жажды. Казалось — толпа, хотя не могло их быть слишком уж много, если подумать.

Берт не думал. Берт-Берт-ран.

Треклятая связка ударов, блоков и отходов, ненавидимая за бессмысленность, вдруг стала простой и понятной. Никаких луж, наполненных лунным светом. Никакой золотисто-багряной осени и прочих абстракций.

Отшагнуть от смерти. Оттолкнуть смерть. Вернуть смерть пославшему.

На три счёта.

Боль хлестала красными мокрыми лентами по лицу. Кто-то из отказников зацепил плечо приспособлением из полусточенного ножа, прикрученного какими-то жилами к оструганной палке — Берт не заметил.

Над головой полыхнула молния — раз и другой — Берт не заметил.

Гром вслед за молнией — что может быть естественнее? Не стоит внимания. Раз, другой, третий.

— Раз-два-три.

Что?!

Кто-то схватил сзади за плечи.

— Берти, миленький, — зашептало горячо, — всё уже, всё, стой, Берти, стой…

Он уронил меч и разрыдался.

Глава 17. Труби!

Труби, Гавриил, труби —

Хуже уже не будет.

Город так крепко спит,

Что небо его не разбудит.

Труби, Гавриил, глухим,

На радость своим небесам,

Труби, Гавриил, другим,

Пока не оглохнешь сам. И. Кормильцев

Гелио

Глухой рокот прокатился по полу, по стенам, отозвался слабой вибрацией оконных стёкол.

Пети инстинктивно напряг колени, но продолжения не последовало. Василь покосился чуть насмешливо, и до однокрылого дошло:

— Это что, он?!

— Ну а ты как думал, — пробурчал армеец. — И выдохнется он ой как не скоро. Так что скажешь, умник?

Йоган и Матфей смотрели на Пети молча, за что последний был признателен.

— Детали, — потребовал он, опомнившись.