В последнюю ночь августа чувствовался приход осени – стало темнеть раньше. Когда сумерки окутали корчму, в подступающей к дому чаще умолкли птицы, послышался протяжный, тоскливый вой.
– Волчара отбился от своего выводка или жалуется одичавший пес, – хозяин корчмы Марианович помог стражнику с офицером экс-позитуры[63]
снять верхнюю одежду, унес сушить промокшую обувь. Не разулся лишь Сигизмунд Эрлих, брезгливо посмотрел на бревенчатые стены, что не прошло мимо внимания корчмаря.– Не беспокойтесь, ни одного клопа. Против кровососов имею специальную отраву. Появились было мыши, но привез из города кота, и удрали восвояси.
– Собери ужин, – приказал стражник, и Марианович принялся расторопно разжигать печь.
Эрлих не стал дожидаться, когда накроют стол, вышел на свежий воздух. Ровно месяц назад провожал здесь дамочку, которая больше опасалась комаров, нежели советских пограничников, – искусанное лицо для уходящей в Совдепию, было страшнее ареста. Когда штабс-капитан вручил ей паспорт с гербом РСФСР, дензнаки сопредельного государства и посоветовал оставить револьвер, дабы его не обнаружили при обыске, услышал: «Ни в чьих советах не нуждаюсь. Без оружия чувствую себя раздетой».
«Добралась ли до Минска? Если пленили, может на допросе выдать место перехода, и новый перебежчик попадет в расставленные чекистами силки», – подумал штабс-капитан.
Из пристройки к корчме пахло самогоном, Эрлих скривил губы: «Из чего, интересно, гнал хозяин, из пшеницы, картофеля или свеклы? Лучше казачьего, который готовили на Хопре?»
Сделал несколько шагов к плетню, и острая боль пронзила ногу, отдалась в бедре, напомнив о полученной на Волге ране: «Вот уж не вовремя! Не хватает свалиться, выслушивать сочувствия».
Эрлих не любил вспоминать фатальную неудачу на пароходе «Руслан». Крепко сжал губы, подавил стон. Чтоб не упасть, обеими руками схватился за жердину плетня. Подождал, пока боль поутихла, и, прихрамывая, вернулся в корчму, где поляки уплетали холодную лосятину, вареную картошку. Зная, что штабс-капитан не будет ужинать, Марианович пригласил в спальню:
– Паны офицер и стражник не желают проводить ночь под крышей, хотят на сеновале. А мне идти встречать нужного вам человека, – не выдержав, корчмарь похвастался: – Лучше меня никто не знает в пуще все тропки.
Эрлих улегся, порадовался способствующему сну мраку – заглядывающий в низкое окно ущербный месяц ничуть не мешал.
«Ночь, как по заказу, не дождливая, луна неполная. На этот раз ожидаем важную персону, приказано быть с ней предельно обходительным, предупредительным, чуть ли не сдувать с нее пылинки. Направляется не только к митрополиту Евлогию из Парижского кафедрального собора, но к новому блюстителю престола Кириллу Романову».
Забылся чутким сном ближе к полуночи.
Переход новой границы прошел, по выражению Мариановича, «как по маслу» – встретил беглеца в нужное время в нужном месте, повел к корчме. Пробиваясь сквозь чащобу, Марианович болтал почти без умолку:
– Забудьте про опасность. Еще часок, и прибудем на место. А пограничникам сейчас не до нас, одни спят без задних ног, другие на посту зевают, мечтают о приходе смены, койке в казарме… Верно сделали, что для перехода выбрали начало сентября, когда не дождит, до морозов далеко. Пришлось бы идти в ноябре или позже, промерзли, снега в сапоги набрали… Притомились? Рано делать привал, надо до рассвета до места дойти.
Денисов наткнулся на дерево, позавидовал проводнику: «Ноги отваливаются, а ему хоть бы что, хотя намного старше. За ночь делает вторую ходку, вначале на нашу сторону, теперь в обратную. Усталости не видно, точно двужильный».
Денис шел след в след, стараясь не отставать от корчмаря, который курил подаренную офицером сигарету и продолжал болтать:
– Не знаю как вы, а я сильно проголодался, кишки к спине приросли. В корчме угощу картошкой на барсучьем жире… Минуем пострунок, по-вашему пограничный столб, пройдем по высохшему ручью и упремся в мою корчму… Когда граница была не тут, а подальше, часто гостили важные господа из Варшавы, чтоб поохотиться, выпить, вкусно поесть. Прежде бывали в Польше?
Денис промолчал – расспросы походили на желание хитроватого корчмаря что-либо выведать.
Когда уперлись в болотце, Марианович раздобыл две палки, одну отдал спутнику, первым шагнул в жижу.