Оставь страх за порогом

– А Павлик очень подрос, теперь уже не мальчик, каким знал, а юноша. Скоро пробьются усики, которые очаровывают барышень. Глядя на Павлика, понимаешь, как быстротечно время.

Кассир положил перед Фоминым ведомость, в которой ротмистр значился под цифрой 30.

«За мной еще четверо, значит, к врагам забрасываются 34. Не много, видимо, прежде были другие, – решил ротмистр и вместо настоящей фамилии или псевдонима, под которым предстояло жить в Совдепии, вывел закорючку. – Климович предусмотрителен, обозначив меня вместе с другими цифрами. Ведомость может попасть к врагам, кассира могут арестовать, на первом допросе он выложит, как выглядели получатели довольствия, чекисты не успокоятся, пока не найдут тех, кто получил довольствие в белой контрразведке».

– Сумму укажите прописью, – попросил кассир. – И количество вещей из драгоценного металла. Могли выдать украинские карбованцы, старые «керенки», ассигнации ряда губерний, поспешивших обзавестись собственной валютой, но это вскоре станет обычными, ничего не стоящими бумажками.

Радужные купюры с гербом РСФСР Фомин не стал пересчитывать, подобным образом поступил и с золотыми червонцами с профилем царя, брошами, кулонами, кольцами с камнями, обручальными.

«По весу тянут на три или четыре фунта. Прав кассир: дензнаки могут обесцениться, то ли дело чистое золото, аметисты, сапфиры, бриллианты, за которые дадут любую запрашиваемую сумму».

– Прошу извинить, – нарушил кассир размышления ротмистра. – Осмелюсь нижайше попросить об одолжении. Сына, как изволили видеть, отправил вперед почти налегке, со мной довольно тяжелый чемодан, одному трудно донести. Если будете любезны и поможете доставить вещи в порт…

Кассир был жалок, и Фомин согласился:

– Конечно помогу.

Кассир положил на край стола связку ключей:

– Пусть сейф и все ящики стола еще послужат новым хозяевам, иначе красные, не найдя ключей, сломают все замки.

Кассир с поспешностью оделся, нахлобучил на лысину касторовую шляпу, взял саквояж, Фомину передал деревянный, перетянутый ремнем чемодан и вышел под пронизывающий ветер.

Чемодан оказался совсем не легким, оттягивал руку: «Интересно, что увозит в чужие края? Носильные вещи унес сын, при себе оставил наиболее дорогое…»

Горбатая улочка спускалась к морю. Кассир с ротмистром обошли перевернутую бричку и лежащего поодаль убитого коня, миновали груду картонных ящиков, упавшее дерево. Вокруг стояла настороженная тишина – ни лая дворовых собак, ни криков петуха, ни мяуканья кошки, тем более человеческого голоса. В домах не горел свет, многие окна закрывали ставни. Севастополь притаился в ожидании смены власти.

Фомин шагал и продолжал гадать: чем заполнен саквояж, который кассир бережно прижимал к груди? «Если доверил мне чемодан, в нем ничего ценного, – размышлял Фомин. – Вряд ли увозит альбом с фотографиями семьи, предков. В Турцию собрался уплыть не с пустыми руками, забрал остатки кассы и предназначенные другим агентам вещички, которые в спешке эвакуации не успел выдать».

Ротмистр с трудом подавил в себе возникшую дрожь, которая выдавала крайнее напряжение, и остановился, что удивило кассира.

– Мы можем опоздать к отплытию парохода. Следует прибавить шаг. Павлик, без сомнения, волнуется, мальчик очень впечатлителен, весь в покойную мать…

Фомин не шелохнулся. Взгляд нацелился на саквояж, который притягивал, как магнит.

«Вокруг безлюдно – нежелательных свидетелей нет. Никто не видел, с кем кассир покинул штаб… Мне светит небывалая удача, подобная случается раз в жизни, преступно ею не воспользоваться. Пропажа кассира никого, кроме сына, не удивит, не насторожит, сокровища сами лезут ко мне в руки!»

Решение было, по мнению ротмистра, единственно верным, и Фомин крикнул:

– Буденновцы! Махновцы!

Кассир испуганно завертел головой. Фомин рынком втянул спутника в ближайший двор. Выхватил верой и правдой много лет служивший парабеллум, обрушил ручку револьвера на голову кассира, и тот свалился к ногам ротмистра. Фомин подхватил саквояж и поспешил в старую часть города, где снимал комнату. Хозяйка уехала к родственникам в горный аул, чтоб там переждать обстрел Севастополя, уличные бои. Предвкушая ничем неизмеримую радость от созерцания несметных богатств, Фомин раскрыл саквояж, вывалил на стол содержимое…