– Не откажите в любезности, посмотрите, есть ли мне что-нибудь? Давно, признаюсь, не получал от дядюшки весточек, – заученно, с милой улыбкой произнес Кукарача. Когда работница почты, мельком взглянув в раскрытый паспорт, перебрав в ящичке конверты, бланки, протянула телеграмму, поблагодарил, не пленился чуть приподнять шляпу. Вышел на улицу, свернул за угол, вошел в первый на пути подъезд и впился глазами в наклеенные на бланке бумажные полоски с отпечатанным текстом.
«Ехать в Саратов, притом срочно? Что значит «забыл»? Потерял кассету, засветил непроявленную пленку? Куда делась немецкая аккуратность?
Поразмыслил, пришел к выводу, что ничего не остается, как выполнить приказ. Но как получить отпуск без содержания, когда на носу квартальный отчет? Сослаться на болезнь родственника? Но в отделе кадров и в первом отделе в анкетах, автобиографии сказано, что не имеет родственников.
«Придется что-либо придумать. Может быть, не станут интересоваться причиной срочного отъезда. За получение отпуска пообещаю закончить отчет раньше намеченного срока».
Про себя выругал Кребса за потерю кассеты или засвечивание пленки. Спрятал телеграмму, чтобы дома сжечь, и поспешил на завод.
Все выдавало крайнюю нервозность – Карпущенко кашлял в кулак, вытирал мокрые ладони, часто посматривал на часы. Видя состояние старшего экономиста, секретарша директора попыталась успокоить его, но Карпущенко не стал слушать:
– Когда подпишут заявление? Я уже приобрел билет на поезд, он отходит буквально через пару часов.
– Совещание закончится с минуты на минуту, и на заявлении поставят резолюцию, – обрадовала девушка.
– Умоляю, поторопите начальника! – Вернулся в коридор, принялся размышлять: «Все будет хорошо! Я удачлив, сумел заново сфотографировать документы с чертежами, получу разрешение на кратковременный отпуск, доеду до Саратова, встречусь с Кребсом, отдам кассету. Когда наступит конец большевистской власти и наконец сорву с себя опостылевшую маску советского гражданина-патриота, первым делом проинформирую начальство о непростительной оплошности Кребса, из-за которой я был вынужден снова подвергать себя смертельной опасности. Донос, понятно, повредит помощнику военного атташе в его карьере, но в этом он виноват сам».
Чтобы немного успокоиться, закурил у окна, стал наблюдать, как у склада возле заводоуправления проходит разгрузка машин.
«Парни работают играючи, желают заработать звания стахановцев! – с иронией подумал Карпущенко. – Что бы ни говорили о русских, а они загадочны, чуть ли не все поголовно слепо верят громким лозунгам, наступлению эры социализма, а за ним коммунизма, устраивают соревнования, как на празднике, с песнями, засевают поля, собирают урожай! И все во имя благосостояния родины, ее могущества! Станут ли с подобным рвением работать на Германию, когда Россия с ее национальными республиками, автономиями превратится в колонию рейха? Если попытаются лениться, испробуют хлыст».
Снова взглянул на часы. Время неумолимо приближалось к отправлению поезда. Собрался ринуться в приемную директора, но вышла секретарша с заявлением, где в верхнем углу стояла резолюция «Согласен».
Карпущенко не стал ждать, когда секретарша отпечатает приказ, отнесет его в отдел кадров. Забыв поблагодарить, пулей понесся по коридору. Слетел по лестнице из заводоуправления и замер как вкопанный при виде автомашины М-2: «Снова повезло!».
Карпущенко заглянул в кабину водителя:
– Друг, выручи! Опаздываю на поезд! Довези до вокзала, отблагодарю, за мной не пропадет.
Шофер сдвинул на затылок кепчонку.