Оставь страх за порогом

«Вокруг почти безлюдно. Лучшего места для передачи кассеты с фотопленкой не найти. Каждый кадр фотопленки – а их тридцать с лишним – капля моей крови. Бесконечные пять лет вживался в чуждую обстановку, на митингах, демонстрациях надрывал глотку в провозглашении здравицы партии, правительству, вождю. Упрямо и упорно карабкался по крутой карьерной лестнице. Юлил, лгал, чтобы получить допуск к секретной документации, ежеминутно мог сорваться, сломать шею…».

Он не сводил прищуренного взгляда с противоположной стороны улицы, нацелившись на укрепленный на стене дома почтовый ящик.

«Начнется долгожданная война, после молниеносного захвата крупнейших городов, в том числе Ленинграда и Москвы, армии рейха придут в Сталинград, принесу извинения, что летом сорокового не сумел в назначенное время явиться в парк, меня поймут, простят, даже похвалят за осторожность. Ждать осталось недолго, от силы полгода или год, и война разразится. Наконец, расправлю плечи, сорву с лица маску, перестану днем и по ночам чувствовать себя в западне. За многолетнюю деятельность в тылу противника наградят, повысят в звании, даже провозгласят национальным героем».

Кукарача вздрогнул, подался вперед и тут же отступил за киоск: из подошедшего трамвая вышел и пересек рельсы Кребс.

«Не опоздал! Ничуть не изменился с последней встречи, такой же подтянутый, собранный, строгий…»

Походкой человека, совершающего привычный вечерний моцион, Кребс дошел до почтового ящика, придержал шаг, полез в карман, достал конверт…

* * *

Магура и оставшиеся невидимыми даже для него сотрудники управления не пропускали малейшего движения помощника атташе.

«Зачем именно здесь понадобилось бросать в ящик письмо? Подобный есть у Дома колхозника. Сейчас уйдет, сядет в трамвай, покатит в центр города… Чем приглянулся этот ящик?»

Протолкнув конверт в щель, другой рукой Кребс неуловимым движением забрал что-то со дна ящика.

«Все стало на свое место! Кребс приехал за посылкой! Теперь поспешит в Дом колхозника отдыхать после неправедных дел».

Кребс словно подслушал размышления чекиста, встал на остановке – на этот раз противоположной той, где сошел.

«Э нет, увезти посылку в столицу, отправить ее дипломатической почтой в Германию не позволим! Задерживать, предъявлять обвинения, усаживать на скамью подсудимых нельзя, он имеет дипломатический иммунитет, за нарушение законов СССР может быть только выслан из страны. Еще арест невозможен из-за невыявленного Перенского. Если задержать на глазах агента (не исключается, что Перенский наблюдает за действиями Кребса), тот немедленно заляжет на дно, сменит документы, поспешит покинуть город – ищи-свищи потом по всей стране. Пусть Кребс отправляется в Дом колхозника, а Перенский успокаивается, что его посылка попала в надлежащие руки», – решил Магура.

Из речи Н. М. Шверника[81] на пленуме ВЦСПС:

Международная обстановка диктует, чтобы мы крепили оборону, силу и мощь нашей доблестной Красной Армии, Военно-Морского и Воздушного Флота, совершенствовали и увеличивали их вооружение.

7

Стоило фотокассете оказаться в кармане, как с Кребса точно свалился тяжелый груз. Помощник атташе поспешил к остановке. Дождался трамвая, вошел в вагон, где в позднее время были свободные места.

«Не чувствую ног – за день находился достаточно. Когда доберусь до гостиничного номера, усну сном праведника, уже ничуть не помешает храп соседей, утром засветло продолжу путешествие…»

Кребсу казалось, что за окнами вагона не улицы города, а голая бескрайняя степь под жарким солнцем.

«Похвалю Кёстрингу сталинградского агента, отмечу его умение найти единственно возможный в создавшемся положении способ передачи фотопленки. Если мы оба попали под наблюдение, его при всем желании чекистов нельзя ни в чем заподозрить – в контакт с иностранным дипломатом не входил. Мне также задержание не грозит – после подписания Сталина с Молотовым и фон Риббентропом двухстороннего мирного договора о взаимопомощи, разделе Польши, немцы стали для русских не только партнерами, а даже друзьями, которые также строят социализм, в отличие от СССР националистический… Когда Красная Армия сдастся перед мощью вермахта, Россия встанет на колени, увижусь с Кукарачей, пожму ему руку, в Москве в отчете отмечу его, в Берлине адмирал Канарис[82] порадуется успехам своих кадров…»

– Кто не обилетился? Передавайте деньги! – заученно потребовала кондуктор с сумкой на груди.

Кребс протянул монету. Вагон дернулся. От резкого толчка помощник атташе чуть не свалился с сиденья и услышал над головой: