Оставь страх за порогом

– На вокзал? Это можно, мне как раз в ту сторону.

Карпущенко юркнул на заднее сиденье. «Эмка» подъехала к воротам, где наперерез машине выскочили двое.

– Привет, Митяй. Подбрось, будь другом, – попросил один из парней, второй добавил:

– На стадион нужно.

– Знаю ваш стадион, – усмехнулся водитель. – Не на тренировку, а на свидание спешите.

Парни уселись к Карпущенко, сдавив с двух сторон.

«И так почти дышать нечем! – Карпущенко насупился, но решил, что не стоит расстраиваться по пустякам, когда все прекрасно складывается. – Надо беречь нервы, они лечению не поддаются… Наплевать, что с утра не присел – отдохну в вагоне. Впереди встреча с Кребсом, отведу душу в беседе. Чтоб не обидеть, не заикнусь о потере первой кассеты…»

Прикрыл веки, расслабился и очнулся от резкого торможения машины.

– Вылезайте!

Один из парней ступил на асфальт, второй подтолкнул Карпущенко.

Карпущенко недовольно буркнул:

– Шутки неуместны, я спешу на вокзал!

– Уже приехали.

Его завели в областное управление Наркомата внутренних дел, ввели в кабинет Магуры, на этот раз Николай Степанович был в коверкотовой гимнастерке с эмблемами на рукавах, орденом Красного Знамени. Некоторое время чекист пристально смотрел на Кукарачу.

– Кассету на стол.

Губы Карпущенко дрогнули. Замешкавшись, излишне поспешно достал кассету. Положил рядом с календарем. Покрылся холодным потом, увидев еще одну, хорошо знакомую кассету со стопкой фото-чертежей.

«Это конец! – понял старший экономист, – Кребс засветился! Помощник атташе вывернется, его не посмеют арестовать, лишь потребуют покинуть страну в двадцать четыре часа за несовместимую с работой дипломата деятельность, а я погиб! Отпираться нет смысла. Если выложу все мне известное, ничего не скрою, смогу надеяться на сохранение жизни».

– Садитесь, берите ручку.

Магура положил перед Карпущенко лист бумаги, продиктовал:

– «Пишу из больницы накануне операции. После выздоровления, отпишу про все подробно. Твое приглашение посетить Саратов не выполнил из-за болезни».

Карпущенко послушно выводил слова, старался, чтобы из-за дрожи в руке с пера не скатилась капля чернил.

Мимо внимания Магуры не прошло незамеченным дрожание рук задержанного: «Перед операцией рука не может быть твердой».

– Продолжим. «Прошу наведаться ко мне домой, где временно поселился племянник Сергей, он в курсе моих дел, будет весьма полезен». Подпишитесь, понятно, не фамилией Перенский, а именем, кличкой, под какой известны абверу.

Не поднимая головы, Карпущенко выдавил из себя:

– Насколько понял, письмо адресовано Кребсу?

– Вы догадливы.

– Надеетесь, что Кребс с Кёстрингом поверят в мою болезнь?

– Без всякого сомнения. В ближайшие дни в заводской многотиражке появится некролог о преждевременной смерти в больнице старшего экономиста Карпущенко, затем состоятся похороны, пустой гроб опустят в могилу. Кстати, как зоветесь в абвере?

– Кукарача, – еле слышно произнес Карпущенко.

Магура забрал письмо. Пробежал взглядом написанное, протянул новый лист.

– Теперь пишите не под диктовку. Все, что заинтересует следствие. Начните с проникновения в Союз, задания, не забудьте связи, адреса явок, пароли. Хочу верить, что имею дело с вполне здравомыслящим, умеющим смотреть в лицо упрямым фактам, понимающим, что в игре сделан последний, приведший к проигрышу ход.

Кукарача проглотил подступивший к горлу комок, отрешенно произнес:

– Вы правы, к моему глубокому сожалению, правы.

Вновь склонился над столом. В правом верхнем углу листа вывел: «В НКВД СССР. – Снял с пера ворсинку и написал: – Я, Мюгге Карл Альберт, подданный Германии, сотрудник немецкой военной разведки, свое признание делаю без принуждений…»