Оставь страх за порогом

В памяти возникали застрелившийся генерал Крымов, пустивший себе пулю в висок Каледин, глава британской военной миссии генерал Шор, американский консул Смит, передавшие на борьбу с большевиками 500 тысяч долларов, 20 миллионов фунтов стерлингов. Деньги не помогли, те, на кого уповал, не вняли призыву встать грудью на пути христопродавцев, комитет донских казаков в станице Каменской потребовал передать им командование, в Таганроге восстали рабочие, пришлось отступить в Новочеркасск, бросить армейское имущество, где возомнивший себя вождем южного края и даже всей России Каледин закончил счеты с жизнью.

Стоило вспомнить грузное, лежащее в неестественной позе, с вытянутой рукой тело Каледина, как сдавило дыхание, учащенно забилось сердце: в трупе узнал себя…

Проснулся в холодном поту, некоторое время лежал не шелохнувшись, боясь, что увиденное вернется наяву.

В голове гудело, ныла поясница. Попытался вновь уснуть, но стоило смежить веки, как точно на полотне экрана замелькали кадры из пережитого, свое избрание на Большом круге атаманом Всевеликого Войска Донского, призыв сплотиться в борьбе с Советами, создать на юге самостоятельное государство со старым, проверенным веками укладом, законами.

Не в первый раз припомнилось отлично начатое осенью 1918 года наступление на Царицын, когда почти блокировал город. Артиллерия вела обстрел окраин, когда бригада Буденного неожиданно нанесла ответный удар, и прекрасно начатая операция захлебнулась, пришлось начать отход. Что было потом? Прозябание под чужими небесами, в Риге, Париже, в тихом местечке Дальвиц под Берлином, где, чтобы не нищенствовать (генеральская пенсия была слишком мала), много часов проводил за сочинением романов, повестей, мемуаров. Водил по бумаге пером и ждал, что призовут к активной деятельности и он завершит начатое в Гражданскую освобождение Родины от большевиков. Верил, что Германия сойдется в смертельной схватке с Советским Союзом и он станет необходим вермахту. Ради возвращения в строй был готов продать душу самому дьяволу, не говоря о нацистах.

Часы в спальне пробили восемь раз. Краснов понял, что уже не уснет. Тронул у изголовья звонок, тотчас на пороге вырос Егорычев.

– Одеваться.

С помощью хорунжего, исполняющего роли деньщика, привел себя в порядок, облачился в мундир с неизменным «Георгием». Прошел в кабинет, где в шкафу выстроились написанные им книги. Рядом с трехтомным романом «От двухглавого орла к красному знамени» стояли «Белая свидка», «За чертополохом», «Цареубийцы», записи о путешествиях по Азии, «Донцы», жизнеописания царей, приключенческие повести «Амазонки в пустыне», «С Ермаком по Сибири», «Охотник на львов».

Тягу к сочинительству получил от отца, генерал-лейтенанта, автора книг «Терские казаки», «Исторические очерки Дона», «Казак Иван Богатый», «Тяжкий грех Булавина». Литератором был и дед, участник турецкой войны, польского похода, экспедиции на Кавказ, издавший сборник стихов, труд по этнографии.

Краснов прочитал пару страниц новой рукописи, сделал несколько исправлений. Отложил рукопись, прошел в столовую.

– Родственничек звонил?

– Никак нет, – ответил хорунжий. – На той неделе полковник телефонировал, опосле ни разу.

Краснов чуть скривил губы.

– Сколько можно повторять: Семен произведен в генералы.

Семен был не только близким родственником, но и единомышленником, состоял в конвое барона Врангеля, был членом «Русского общевоинского союза», заправлял комитетом по делам русской эмиграции. На племянника атаман мог смело во всем положиться, оплачивал его счета, делал дорогие подарки.

Завершив завтрак, атаман вышел в прихожую, где Егорычев услужливо подал шинель, отворил дверь, и Краснов покинул квартиру. Был вторник, и в такой день у атамана стало за правило идти на прием к начальнику русского отдела германской контрразведки Эрвину Шульцу.

«Неужели вновь напрасно проторчу в приемной, и Шульц не соизволит принять?»

На Фридрихштрассе записался у дежурного секретаря и занял место среди других посетителей. Было унизительно находиться в роли просителя, но армейская служба приучила к терпению. Чуть повел головой, остановил взгляд на портрете фюрера, снятого в неизменном френче с Железным крестом I степени у накладного кармана.

«Ефрейтишко в Первой мировой и сумел стать главой государства, да еще какого!»