Оставь страх за порогом

«Потребуют повторить прежние показания, хотя на следствии все прояснено… Сейчас зададут вопрос о моих планах реставрации в стране монархии, сколачивании по указке немцев армии из эмигрантов…»

Стоять было трудно – ноги плохо держали, отчего-то вспомнил, что Сталин имеет сохнущую руку. Атаман дорого бы заплатил, чтобы не признаваться в исполнении приказов немецкого командования, в своей роли в организации полка «Юнгшульц», входившего в состав 1-го танкового корпуса, в принятии в польском городе Моуа присяги у дивизии добровольцев, облаченных в форму вермахта с погонами старой русской армии, в параде, молебне с провозглашением многая лета другу всех казаков Адольфу Гитлеру…

Из следственного дела № Н-18768:

Фамилия: Краснов П. Н.

Рост: 183 см.

Фигура: полная.

Шея: короткая.

Цвет волос: седые.

Цвет глаз: голубые.

Лицо: овальное.

Возраст: 76 лет.

Особые приметы: родинка на левой щеке.

Уроженец Петербурга (Ленинграда), русский, без подданства[116], из донских казаков. До ареста нач. ГУ казачьих войск при министерстве Восточной области Германии.

Обвиняется по ст. 58, пункты 6, 11 УК РСФСР.

2

На вопросы Краснов отвечал предельно кратко, односложно – «да» или «нет», цедил слова сквозь сжатые зубные протезы. Когда вопросы иссякли, атаману разрешили вернуться на его место.

Краснов сел, снова стал горбиться, двигать губами, словно разговаривал сам с собой: «Жаль, не дают в камеру письменные принадлежности – новая книга получилась бы сенсационной. Надеюсь, подобное создаст Колюша, поведает о подлом предательстве американцев, нашем заточении в Лефортовской тюрьме, на Лубянке, этом процессе[117]».

Сына племянника не судили по причине его югославского подданства, отсутствия фактов (подкрепленных документами, свидетелями) шпионской деятельности против СССР. Если и был виноват Николай Краснов, то только в близком родстве с ярым антисоветчиком-дядюшкой. Колю-Колюшку атаман встречал в тюремном душе, где родственник помогал Петру Николаевичу мыться, тер мочалкой дряхлое тело, выслушивал похожие на исповедь откровения:

– Несложно догадаться, что тебя, как и других проходящих с нами по одному делу, волнует вопрос: какой ожидать приговор. Железная логика и не покидающая меня интуиция подсказывают, что суд будет предельно коротким, каким был трибунал над Власовым и его подельниками… Прожитые годы научили многому, в том числе проигрывать с честью. Приму со смирением любой, даже самый строгий приговор, в конце восьмого десятка нелепо судорожно цепляться за жизнь, проливать у эшафота горючие слезы, тем более падать на колени, молить о пощаде. Рад, что как гражданин дружественной СССР Югославии не будешь судим, вернешься на Балканы. Надеюсь, арест, тюрьма тебя не сломили, сделали тверже, сильнее. Верю, что, обладая хорошим литературным вкусом, способностью к сочинительству, опишешь вместо меня пережитое… С твоим отцом недооценили противника, переоценили собственные силы. Напрасно слепо верил в всесильность германцев, не надо было становиться под чужой стяг. В нашем поражении виновата не Красная Армия, тем более православный русский народ, а неумолимый ход истории…

Атаман делал большие паузы, собираясь с силами, смотрел на внучатого племянника сквозь струи воды:

– Россия была, есть и всегда будет, но не в боярском одеянии, сермяге, лаптях. Со временем наш многострадальный народ обязательно простится с большевизмом. Россия сумеет превозмочь все выпадающие на ее долю невзгоды. Можно уничтожить миллионы людей, что совершили немцы, но невозможно, как мечтал Гитлер, погубить целую нацию, тем более такую, как наша. Наступит день, когда о нынешнем государственном строе в стране станут вспоминать как о жутком сне… Жалею, что не дождусь этого светлого дня, радует, что моя могила будет не в чужой, а в родной земле…

Тюремщик потребовал закончить помывку, и Краснов с сожалением умолк – многое осталось невысказанным. В предбаннике с помощью Николая оделся, расчесал редкие волосы, догадываясь, что встреча может оказаться последней, перекрестил родственника, поцеловал в лоб.

Учитывая возраст атамана, состояние здоровья (тюремные медики записали диагноз «старческая дряхлость, приступы атеросклероза»), атамана допрашивали редко. Незадолго до открытия суда следователь зачитал обвинительное заключение:

– На основании вышеизложенного, обвиняетесь в совершении преступлений, определенных Уголовным кодексом РСФСР.

Краснов перебил:

– Ваш кодекс принят в 1926 году, по нему так называемые мои преступные деяния с 1917 и по 1926 год не могут наказываться – закон не имеет обратной силы.

Следователь проигнорировал замечание.