Краснов взглянул на подпись в конце письма, и лоб покрыла испарина, которая появлялась при малейшем волнении. Стало жарко, пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу мундира. Стоящий перед столом Синицын доложил:
– Герр Розенберг также передал свои искренние поздравления с началом весьма важной в Придонье операции. Верит, что сотрудники вашего управления окажут действенную помощь в продвижении армии рейха к Сталинграду. Вместе с вами безмерно рад, что рация вышла в эфир в обусловленное время, на ключе работал наш радист – его индивидуальные особенности подтвердили в функабвере.
Атаман потер ладонь об ладонь: «Опасения и страхи оказались, к счастью, беспочвенными. Могу гордиться поздравлением прибалтийца с печальным взглядом. Отныне станут больше доверять, ценить, прислушиваться к моим предложениям. Еще бы, добился успеха там, где неоднократно сворачивали шеи, погибали хваленые немецкие агенты, проваливающиеся на чужой территории».
Краснов не сводил слезящихся глаз с листа, который дрожал в руке.
«Я верил, что моих людей встретят на родине как долгожданных освободителей, иначе быть не могло. Ликвидировать на Донских просторах советскую власть должны именно русские, точнее, казаки, а не иностранцы. Только мы, долгие годы страдавшие в изгнании, заслужили право первыми ступить на родную землю».
Атаман снял очки, протер бархоткой линзы, снова водрузил на переносицу.
«Надо оповестить племянника. Семен будет рад узнать о высокой оценке моей деятельности Розенбергом».
Потянулся к телефону. Поднял трубку, набрал нужный номер, потребовал соединить с господином Красновым и услышал: – Кто спрашивает? Скривил губы, сдерживаясь, чтобы не выругаться, сказал: – Дядюшка спрашивает, родной дядюшка!