Оставь страх за порогом

Неизбежный финал Январь 1947 год

1

Краснов сидел, бессильно опустив плечи, сложив на коленях вздрагивающие кисти рук, потухшим взором смотрел на членов военной коллегии Верховного суда СССР.

Один из восседавших за судейским столом был с коротко подстриженной бородкой клинышком а-ля кардинал Ришелье, отчего Краснов вспомнил Дзержинского.

«Затрудняюсь сказать, встречался ли с первым чекистом в Смольном институте, куда осенью семнадцатого доставили под конвоем. Допрашивал некто с болезненным цветом лица, ввалившимися щеками. Он беспрестанно курил папиросу за папиросой, кашлял. Арестованный вместе со мной полковник Попов с иронией заметил, что представитель новой власти неизлечимо болен, не доживет до эфемерного социализма, не говоря о коммунизме…»

Времени для размышлений, воспоминаний у Краснова было достаточно, пока показания давали другие подсудимые. За загородкой с места отвечал на вопросы прокурора генерал-майор вермахта адыгейский князь Султан-Гирей Клыч. Бывший участник корниловского мятежа, в эмиграции активно сотрудничал с СД. Когда армии рейха пришли на Северный Кавказ, подбирал бургомистров, подписывал расстрельные приговоры просоветски настроенным горцам. Князь говорил без акцента, грамотно строил фразы:

– Признаю, что боролся за полное освобождение моего народа от власти большевиков, получение самостоятельности в правлении своих земель, восстановление запрещенных национальных традиций, открытие мечетей. На родине имел возможность убедиться, что люди Адыгеи, как и Кабарды, Ингушетии, Балкарии, Чечни, Осетии, не питают ненависти к коммунистам. Призыв расправиться с представителями советских органов не привел к желаемому результату. Стоило немцам расстрелять тех, чьи родственники служили в Красной Армии, как земляки взялись за оружие, выгнали моих представителей, организовали круговую оборону. Понял, что напрасно ожидал крупномасштабных выступлений горцев, вливание их в немецкие армии.

Атаману было до тошноты противно слышать подобное, видеть, как бьет себя в грудь, кается прежде непримиримый к тем, кто отнял у него родину. Невольно вспомнилось, как сам пал духом, когда в конце войны был пленен в Северной Италии конвоем НКВД.

«Не задержись на сутки, успел бы с племянником и его сыном покинуть казачий лагерь в Линце, убежать к американцам. Впрочем, согласно решению Ялтинской конференции антифашистских государств, американцы поспешили выдать чекистам пятьдесят с лишним тысяч казаков с семьями, посчитав их военными преступниками. Рухнули надежды покинуть Европу, уплыть в Южную Америку, где всю войну преспокойно прожил Деникин…»[114]

Атаман обернулся к Семену, который опасался пропустить хотя бы одно слово прокурора, свидетелей. Бывший офицер лейб-гвардии императорского полка, в эмиграции стал активным деятелем РОВС, «Комитета по делам русской эмиграции», начальником штаба Главного управления казачьих войск, удостоен тремя наградами, произведен в генерал-полковники. Атаман с грустью отметил, что племянник полысел: «Глядя на моего Семена легко понять, как сдал и я. Будет жаль, если не доживет до времени, когда выпадет последний на голове волос…»

Следом за князем давал показания полковник кавалерии командующий крупным казачьим формированием Гельмут фон Панвиц. В начале восточной кампании с пехотной дивизией штурмовал Брест-Литовск. Свободно владевший русским языком, уговорил Краснова стать духовным вождем казаков, их знаменем в борьбе, окрестил атамана «динозавром казачьего движения».

Как и предыдущий подсудимый, фон Панвиц безоговорочно признавал предъявленные ему обвинения:

– Согласно прямому указанию рейхсфюрера Гиммлера, мой корпус влился в «Русскую освободительную армию» генерала Власова…[115]

При упоминании Власова атаман скривил губы: «Карьерист и трус, каких поискать. Полное ничтожество, омерзительный тип. Сдался в окружении, погубил целую армию. Поднял руки перед обычным патрулем, да не один, а с любовницей-медсестрой, которую вскоре бросил, женившись на немке-аристократке. Забыл о данной присяге, сорвал знаки отличия, предложил себя на роль первого борца с коммунизмом. Бездарный оратор, в речах полно несусветной чуши. Возомнил себя премьером будущего в России прогерманского правительства. Получал ежемесячно вместо тридцати сребреников Иуды денежное довольствие обычного ефрейтора семьсот марок. Если бы летом сорок шестого года по приговору военной коллегии не вздернули, сейчас сидел бы среди нас…»

Фон Панвица сменил Андрей Шкуро.

B Гражданскую командир «Волчьей сотни» отличался исключительной жестокостью, работал наездником с джигитовкой в цирке. С начала Второй мировой стал одним из заправил совета Дона, Кубани, Терека, руководителем казачьего резерва «Русского охранного корпуса при главном штабе войск СС, школы «Атаман», в Югославии проводил карательные рейды против партизан под черным знаменем с головой волка.

«Стал генерал-лейтенантом, а умом остался есаулом!» – мстительно подумал Краснов.

– Подсудимый Краснов!

Петр Николаевич вздрогнул, привстал, опираясь на загородку.