Оставление Москвы

Аванпост казаков через Арбатскую площадь проехал на Воздвиженку и скрылся за домом. Авангард Мюрата последовал за ним. Впереди 10-й гусарский полк увидел красную кирпичную стену Кремля и крепостную башню. Гусары, а за ними весь авангард радостно оживились: они увидели сердце Москвы. От башни перекинут каменный мост, упиравшийся в другую низкую белую башню.

Вход в неё завален брёвнами, досками, бочками. Гусары не обратили на это внимание и вслед за казаками свернули налево. Со стороны башни грянул не стройный ружейный залп.

Несколько гусар слетело с сёдел.

– Пся крев!

Залп повторился, лошадь забилась в предсмертных судорогах, гусары отхлынули в стороны. Подскакал Мюрат.

– Пушки! – приказал он. – Заряжай! Одну бомбой, две картечью.

Артиллеристы быстро, не обращая внимание на стрельбу из-за баррикады в воротах башни, выставили пушки на прямую наводку. Бомба разорвалась ровно в середине баррикады, разметав её, две другие пушки выплюнули картечь. Всё заволокло дымом. Когда дым рассеялся, французы увидели убитых в воротах башни, оставшиеся в живых защитники Кремля, попрыгали с моста в ров и бежали.

Мюрат въехал в ворота башни. Человек в красной рубахе под армяком попытался подняться на локтях, грудь его разворочена картечью. Мюрат, чуть нагнувшись с лошади, отдал ему честь. Человек попытался что-то сказать, но не смог, обессилил и упал на спину, глаза его остекленели.

– Зачем? – удивлённо произнёс Мюрат, подъехавшему Себастьяни. Ответа не было. Часы на кремлёвской башне пробили половину пятого.

Казачий аванпост сворачивал направо. На площади красивейший многоглавый собор. Мюрат не смог скрыть своего восхищения пред этой дикой восточной красотой. Аванпост свернул налево за этим собором.

Неизвестная улица уходила вниз к притоку реки Москвы. Мюрат видел, как через мост проехала последняя телега и стала медленно подниматься в гору. Полк казаков и эскадрон гусар в красных ментиках двинулись за ней.

Мюрат махнул рукой, и авангард французской армии стал медленно спускаться к реке.

На горе стоял гвалт. Вверх ползли кареты, коляски, телеги, все нагруженные скарбом, сверху на барахле сидели гувернантки, служанки и прочие в обнимку с самоваром или другим имуществом, рядом ехали всадники, шли крестьяне, дворяне, женщины, мужчины, своры борзых собак. Телеги скрипели на разные голоса, прыгали на ухабах и упорно двигались вверх.

Барин с дворовым человеком, матеря друг друга последними словами, упёршись плечами в задний борт гружёной доверху телеги, толкали её на подъёме, помогали лошадям.

Чека лопнула, колесо соскочило с оси, телега остановилась.

– Эй, Филька, куда глядел? Почему недосмотрел?

– Да как тут досмотришь, барин?

– Запасная есть?

– А как же?

– Я телегу приподниму, а ты колесо насадишь и чеку вставишь.

– Телега тяжёлая больно. Отойди-ка, барин, ты уже старый, я сам.

– Я старый? Да мне всего шестьдесят. Я на двадцать лет тебя старше. Я суворовский солдат. Да мы с батюшкой Александром Васильевичем Альпы преодолевали! А тут какая-то Вшивая горка! Ты договоришься у меня, Филька. Доберёмся до первой же конюшни – запорю.

– Это ещё добраться надо.

– Доберёмся.

– Вон он супостат-то.

На той стороне реки спускались всадники в синих мундирах.

– Хрен с ними, ставь колесо, Филька.

Барин рванул вверх телегу, лицо его от натуги покраснело, Филька ловко накинул на ось колесо и забил в отверстие деревянную занозу.

– Это что, чека? – тяжело дыша, спросил барин.

– Так чеку-то, Василий Корнилович, надо в кузне ставить. Как я конец у чеки загну? Доедем до Пронска-то, там уж по годному сделаем.

Телега заскрипела дальше. Догнали другую повозку, на которой среди домашней утвари и книг сидел десятилетний мальчик и три девицы от двенадцати до шестнадцати лет, их мать шла рядом, а отец их тянул за уздцы уставшую лошадь.

– О, Анри Ружен, – сказал Василий Корнилович на французском языке, – вы же француз, почему вы от них убегаете? Ваши же идут.

– Они такие же мои, как и ваши. Мы от таких как они, бежали с отцом шестнадцать лет назад.

– Что так поздно уезжаете? Что с вашей книжной лавкой?

– Лавку закрыл, книги закопал. За телегой ездил далеко. Еле нашёл под Тверью.

– И за сколько?

– Сто рублей.

– Сударь, – вмешался Филимон, – вы бы сказали барышням слезть. Лошадь ваша из сил выбивается. Падёт, как дальше поедите?

– Я вам тоже советую, месье Ружен, – сказал Василий Корнилович, – лошади-то сейчас до́роги.

Барышни с неохотой слезли, лошадь повеселела.

Авангард Мюрата догнал хвост обоза, казаки и гусары ехали справа от обоза, французы слева.

– Интересно, как улица называется? – сказал Мюрат генералу Себастьяни.

– Какая разница, – пожал плечами Себастьяни.

– Яузкая, – сказал, идущий рядом с французами, Ружен. – Река называется Яуза, и улица названа по ней.

– А холм этот как называется? – любопытствовал Мюрат.

– Вшивая горка.

– Странное название, неприятное. Почему так назвали?

– Почему Вшивую горку так назвали? – спросил Ружен на русском языке у Филимона.