Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Весной этого года Рот впервые пришел в полный восторг от книги своего друга. То, как Цвейг разделался с реформатором Кальвином, очень порадовало его, еврея, почитавшего католицизм. Он зачитывался этой книгой три ночи, писал Рот. «При всем вашем знании реального мира в ваших прежних книгах все же присутствовал некий моральный балласт – определенная склонность к иллюзиям или, скорее, к смутным надеждам. Отбросив это, вы возвысились. Чистота, ясность, прозрачность, то, что я так люблю в мысли и форме. Никакой метафорической мишуры». И далее: «Можете представить себе, как я этому радуюсь, при всем своем почти кальвинистском пуризме». Так он хвалил и превозносил, но и сдерживал себя, проверяя, позволит ли ему дружеская и литературная совесть писать в таком духе своему покровителю. Однако, проверяя, он не мог себя ни в чем упрекнуть. Он был совершенно бескорыстен, все просто великолепно. И, счастливый, прибавил, словно величайшую похвалу: «У меня такое чувство, будто вы нашли дорогу домой и, полагаю, отчасти ко мне».

Находя дорогу домой, писатель находит и дорогу к дому другого. Йозеф Рот был большой тактик, Йозеф Рот был в отчаянии, он хотел любой ценой видеть друга. Хотел говорить с ним, писать с ним, пить с ним, хотел оставаться беззаботным рядом с тем, кто оплачивал каждый счет и разрешал все затруднения своим солнечным разумом. Так что, по-видимому, он немного преувеличил в своем письме. Но именно это он и имел в виду, говоря о возвращении домой. Это было одновременно и желание, и реальность.

Рот чувствовал близость смерти. Его комната, говорил он, похожа на гроб. «Подумайте, ведь мы никогда не знаем, когда видим друг друга в последний раз. И письма не заменят нам мгновений, когда мы встречаемся, здороваемся и особенно когда прощаемся».

В конце концов Цвейг уступил. Именно из-за Рота он выбрал Остенде своим убежищем тем летом. Друг мог быстро приехать поездом из Амстердама, это совсем недалеко. То обстоятельство, что в Бельгии действовал сухой закон, о чем Цвейг радостно сообщал ему в письме, конечно, не особенно привлекало Рота, но тот, зная о воспитательных устремлениях своего друга, нашел бы способ обойти их. И то, что Цвейг выбрал морской курорт, тоже было не совсем по вкусу Роту. Он любил приговаривать, что не ходок к морю, ведь и рыба не ходит в кафе. Рота не прельщали ни жаркое солнце, ни пляж, ни веселая атмосфера отпуска. Цвейг успокаивал: Остенде – настоящий город, в нем кафе больше, чем в Брюсселе, а бистро не счесть.

* * *

Но еврею с австрийским паспортом, да еще и без возможности подкупить трудно путешествовать в это время даже на короткие расстояния, даже между Нидерландами и Бельгией. Рот уже две недели ждет в Амстердаме бельгийскую визу.

А тревога еще больше возрастает. Ко всему прочему Рот только что расстался со своей подругой жизни, с которой прожил семь лет, – с Андреа Мангой Белл, уроженкой Камеруна, выросшей в Гамбурге и вышедшей замуж за камерунского принца. От первого брака у нее были взрослые сын и дочь, после рождения дочери принц их оставил, а сам вернулся в Африку. Поговаривали, что он баснословно богат, но ни брошенной жене, ни детям от него ничего не перепадало. Андреа Манга Белл, бывшая актриса, свою мечту о королевской жизни в Африке воплощала только на сцене, затем она работала художником-оформителем, пока не встретила Йозефа Рота. Став его секретарем, перепечатывая его рукописи, она стала и его содержанкой, ибо собственных денег у нее не было. Но Рот больше не хочет, да и не может заботиться о ней и детях. В марте он уезжает в Амстердам – к жизни более дешевой и свободной от семейных уз.

В июне он пишет своей подруге, предлагая ей переехать к нему в Амстердам или, позднее, в Брюссель. Только без детей. Пора им самим о себе позаботиться, либо пусть их содержит отец или кто там еще у них есть. Но уж точно не он, Йозеф Рот. В противном случае им лучше распрощаться. Долго он не получает ответа. А 28 июня приходит телеграмма от Тюке Манги Белл, дочери Андреа: «Пожалуйста, срочно приезжайте!» Больше ничего. Рот в крайнем волнении, он опасается наихудшего. У него нет денег, чтобы ехать в Париж, вот уже какой день он ждет в отеле «Эдем» бельгийскую визу, в панике звонит своей французской переводчице Бланш Жидон в Париж, но и она ничего не знает. Разве это не обнадеживает? Ведь если бы Манга Белл умерла, она бы знала. Рот в отчаянии. Два дня он ждет новостей от Тюке или Бланш Жидон. Наконец приходит еще одна телеграмма от Тюке Манги Белл. У матери случился нервный срыв, когда она узнала о намерении Рота с ней расстаться.