Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Пожалуй, никогда еще Стефан Цвейг не был так ошеломлен, так счастлив, горд и уверен в себе. Как далеко от него старая Европа, как близка ему восторженность бразильцев. Солнце, свет, пляжи, сердечность людей. Страна его боготворит. Кажется, все, кого он встречает, читали его книги, и он не устает повторять в своем дневнике «чудно, чудно». Рио он воспринимает как счастливейшую смесь «Мадрида и Лиссабона, Нью-Йорка и Парижа». Куда бы он ни пришел, его окружает эйфория, он читает свои книги перед тысячными толпами, раздает сотни автографов каждый день, его принимают министр иностранных дел, президент, везде он получает подарки: огромную кофеварку, лучший в мире кофе, сигары. От этого человеческого тепла он, еще вчера видевший, как его работа поглощается тьмой ничтожности, мгновенно обретает новое мужество. Вихрь счастья. «Все чувствуют, что здесь готовится великое будущее». И Стефан Цвейг чувствует это вместе со всеми уже несколько дней.

И тогда он решает подняться высоко в горы[79]. Старый император Дом Педру проводил здесь лето, когда внизу, у моря, на Копакабане, было невыносимо жарко. Стефан Цвейг хочет увидеть этот другой город, Императорский дворец, ставший теперь музеем, и там же возвышающийся Стеклянный дворец. И Бразилию, и море – все это ему хочется увидеть сверху. Окинуть взглядом пейзаж, а заодно и оглянуться на старую Европу. Ибо каждый день его преследует по пятам один и тот же невысказанный вопрос: возможна ли здесь новая жизнь как продолжение старой?

Цвейг уже понимает, что не останется в большом городе, на побережье. Море людей, его обязательства перед ними, их права на него – нет, это не для него. Ни за какие коврижки. Конечно, огромное счастье, о котором можно только мечтать, – чувствовать, что тебя любят здесь, в этой стране будущего, любят так, как больше нигде. Но жить в этом танцующем мегаполисе? Исключено. Да и лето слишком жаркое, и не только для императора.

Путь наверх – тоже испытание. Идешь все время вверх, все выше и выше. И идет мелкий дождь. Внизу туман, сколько ни гляди. Природа непобедима; немыслимо вообразить, что люди когда-нибудь смогут вытеснить отсюда тропический лес. Верхний город тянется вдоль долины, зеленые горы справа и слева, посередине – бурая речушка, по краям дороги тропинки, люди прогуливаются под большими зонтами. Воздух бесподобный, ветра нет, но свежо, зелено и приятно веет прохладой. Стефан Цвейг сразу решил полюбить эту страну. Он приехал сюда с решимостью быть очарованным. Он не желает замечать темные стороны этого нового мира: диктаторский режим президента Жетулиу Варгаса, выдворение из страны еврейки-коммунистки Ольги Бенарио Престес[80], антисемитскую литературу влиятельного фашистского движения «Бразильских интегралистов», законы, ограничивающие свободу иммигрантов. Ничего этого Цвейг видеть не хочет. Он хочет любить.

Еще в декабре 1932 года он набросал со своим аргентинским переводчиком и литературным агентом Альфредо Каном план путешествия: две недели в Аргентине и затем на дирижабле в Бразилию – вот что вертелось у него в голове, когда он писал в эйфории: «Южная Америка – это маяк живой надежды для нас, культурно мы гораздо более тесно связаны с этими странами, чем с Северной Америкой, и духовная связь с ними мне кажется намного глубже, наконец, это terra incognita, иная сфера для нас».

Политические события в Европе того времени помешали его планам, но любовь к Бразилии и Южной Америке зародилась в нем задолго до того, как он ступил на этот континент.

И вот теперь он стоит под моросящим дождем в горах Бразилии. Нет, по правде говоря, здесь мало что напоминает о перевале Земмеринг на его старой родине. Но неискоренимо это желание помнить, желание открыть в новом мире свой мир, старую родину. Видит ли он сейчас маленький беленый домик, прижавшийся к горе? Маленький сад перед ним, террасу под выступающей крышей? «Мы будем просто жить». Утопия Остенде. Станет ли она реальностью здесь? Почему бы нет.

* * *

Как все изменилось для Йозефа Рота этой осенью. Едва уехал Стефан Цвейг, как на него посыпались несчастья. Сначала пришло письмо от американского издателя Бена Хюбша. Он извещал Рота о том, что более не намерен публиковать его книги. Тяжелый удар, ведь в финансовом отношении американский рынок – чуть ли не единственная надежда для потерявших родную аудиторию немецкоязычных писателей в изгнании. Лион Фейхтвангер, Эрих Мария Ремарк, Томас Манн и Стефан Цвейг – все они получали львиную долю доходов из США. И его, Рота, голландские издатели выдавали ему высокие авансы, тоже учитывая доходы от продаж лицензий в США и Англии. После письма Хюбша Йозеф Рот понял, что, пока он в изгнании, рассчитывать на приличный доход от своих книг не приходится, сколько бы он ни писал, сколько бы ни продавал идей для новых романов параллельно издательствам De Lange, Querido и De Gemeenschap.