Остенландия

– Не могу поверить, что вы все же втянули меня в это дело. Мне раньше всегда удавалось

увильнуть от театра.

– Не похоже, что вы страдаете по этому поводу. То есть вы явно не сожалеете о согласии…

– Лучше давайте ближе к вашей роли.

– А, да, простите, но знаете, это зрелище не для слабонервных, ваша драгоценная персона

здесь, у моих ног…

И тут он схватил ее за талию, без преувеличения сжал ее в объятиях, и в следующее

мгновение она уже сидела у него на коленях. Невероятно!

– Этого не может быть! Не могу поверить, что это нарочно!

– Допустим, не нарочно, но и в противном случае любой суд бы меня оправдал. Меня

вынудили. Но лучше вернемся к репетиции, – сказал он, озираясь по сторонам. Вдруг их

кто-нибудь видит?

– Конечно. Но ведь вы меня не отпускаете.

Его руки вокруг ее талии. Крепкие, сильные пальцы. Господи, какое прелестное

ощущеньице.

Затаив дыхание, словно в растерянности – не слушаются пальцы? Парализован ее

необыкновенной красотой? Или ноги затекли, шею свело, задирая неудобно голову? Да

уж, все те же фантазии. Но они все еще тут, сидят в обнимку прямо на гравийной дорожке, под притихшими в предвкушении развития событий деревьями.

Он тряхнул головой, помог ей подняться, потом принял ту же театральную позу, прямо на

дорожке –

– Повторим?

– Верно, и мы уже в самом конце… «О, Антонио!» – Она аккуратно опустилась на колени

рядом с ним. Провела рукой по его груди, – «Но ты серьезно ранен! О, какие ужасные

стоны! Дай мне обнять тебя, и ты умрешь в моих объятиях, ибо неразделенная любовь и

смерть – это так романтично!»

– Это отсебятина, – пробормотал он себе под нос, словно их могла слышать воображаемая

аудитория.

– Но у меня получилось лучше. Наш автор вряд ли родился Шекспиром.

– Это верно. Но так и быть, пусть эти слова исцелят мои раны и сразу поставят на ноги, и

мы тотчас соединим наши руки под аккомпанемент взаимных уверений в страстной

любви, вечной, как луна на небосклоне, и так далее…

Он взял ее за руки, поднимаясь с земли, и теперь они стояли лицом к лицу, опять

сдерживая дыхание и с тем же холодком желания внизу живота. Это слишком, во второй

раз подряд!

– У вас руки холодные, – сказал он.

Она ждала, но в дурацкой пьесе вряд ли предусмотрены такие восхитительные ремарки,

как,

А теперь поцелуй девочку, болван. Вообще в книгах Остен никаких поцелуев. Что же он

будет делать?

– Нам пора вернуться. Занавес, то есть покрывало с дивана, поднимется уже через час.

– Верно. Разумеется. – А в голосе у него явное сожаление.

Вечерняя прохлада пробралась уже под ее одежду, а сырую росу она ощущала даже на

коже. Он протянул ей свой сюртук.

– Не так уж плоха пьеса, верно?

– Не хуже вечных романов. Или крикета.

– Вас словно касторку заставили проглотить. Любое развлечение легко можно опошлить.

Выставить в глупом виде.

– Наверно, я уже сыт по горло этим всем. – Он помедлил, словно сболтнул лишнее. Это

чье признание: актера, или живого человека? – Провинцией, хочу сказать. Я вернусь в

Лондон на зиму, а к лету мое поместье будет в полном порядке. Не дождусь, когда буду

снова дома. Устал от смены гостей, от временных поверхностных знакомств и пустых

развлечений. Вряд ли я вернусь еще в Пембрук. А вы?

– Я-то наверняка нет.

Очередная поставленная точка. Джейн почувствовала вдруг такое отчаяние. Сегодня

пьеса, через два дня уже прощальный бал. На третий день она уедет. Как странно.

Оказывается, она вжилась в Остенландию, привыкла к цветистому стилю старомодных

фраз, к платьям и корсетам, и ей уже неуютно на улице без шляпки. А когда этот человек

входит в комнату, ее душу охватывает такое предвкушение удовольствия, которого она не

знала с детства. Она забыла, как это прекрасно.

– И как же глупо, – вслух сказала она, – я… имела в виду идею пьесы. Но надеюсь, это

вам хоть немного нравится.

– Конечно. Думаете, мне не понравится сегодня вечером любить вас?

– Чт…то? – У нее пересохло в горле.

– Вечером представление, и я по пьесе признаюсь вам в любви. Невежливо было бы

сказать, что вы мне не нравитесь.

– А! Тогда понятно, – сказала она, опомнившись.

Ведь «любить кого-то» во времена Остен никак не означало свершения акта физического

слияния. Но этого не может не знать этот актер. Он что, издевается над ней? Угадать по

его лицу не получилось.

Вдалеке они увидели две фигуры. Это были капитан Ист и Амелия. Вдруг они обнялись,

их головы сблизились. Поцелуй. Вот это зрелище! Лучше дурацкой пьесы, честное слово.

Нет, это слишком похоже на реальность, и потому далее подсматривать за ними было

неприлично. Мистер Нобли явно думал так же, и они синхронно повернулись в другую

сторону.

Подходили они к дому в неловком молчании. Если бы она была с подружкой, или

бойфрендом, они бы с легкостью, смеясь обсудили увиденное. Но в компании с мистером

Нобли – это все равно, что оказаться в голышом посреди толпы.

– Театральные чувства часто принимаются за реальные, и это понятно, – заметила Джейн.

– Они начинают принимать себя за своих персонажей.

– Именно. Это одна из причин, почему я неохотно соглашаюсь принимать участие в

лицедействе. Не считаю, что притворство можно принять за правду.