Она посмотрела на него так, будто он сморозил глупость.
– Тут выезда нету.
– А если дальше по проспекту ехать, что будет? – настаивал Антон.
– Ну, центр.
– А если в другую сторону ехать?
– Тоже центр. Тут круговое движение.
– Я нигде не сворачивал.
Женщина равнодушно пожала плечами. В надежде ее впечатлить Антон вытащил свое удостоверение. Женщина долго читала то, что там написано, потом сказала:
– А, вы из этих, которые двери закрывают… У нас их не бывает, только в центре. Если вы туда – езжайте в любую сторону. Тут круговое движение, в центр так и так попадете.
Глаза у Антона стали круглыми, как монеты. Похоже, до него впервые в жизни по-настоящему дошло, что в городе, где он живет, есть и другие странности, помимо волшебных дверей.
– Так, молодые люди, а покупать что-нибудь будем? – утомленно спросила женщина. – Пришли, снега натоптали, меня отвлекли.
Антон послушно купил два черствых пирожка, и мы выскочили из магазина, надеясь больше никогда в нем не оказаться.
– Я ехал прямо, – пробормотал он и протянул мне пирожок. – И дорога просто вернулась сюда. Стой, я сейчас.
Он пошел к мужчине, который садился в машину неподалеку. Я прислонилась к стене магазина и откусила от пирога. Он оказался с картошкой. Разговор я не слышала, но суть была кристально ясна. Мужчина не понимал, чего Антон хочет и зачем ему куда-то ехать, кроме как в центр. Антон нависал над ним, как журавль над индюком, но беседа зашла в тупик. Мужчина торопливо сел в машину, а Антон вернулся ко мне.
– Безнадежно, – подытожил он. – Возвращаемся.
Так мы и сделали.
Пока мы катались туда-сюда, солнце, так бодро пробившееся из-за туч, решило, что заглянуть сюда было ошибкой, и полностью скрылось за занавесом из серых облаков. Антон тоже мрачнел с каждым километром и даже свою унылую аудиокнигу не включал. Ну, его можно понять: от таких новостей у кого хочешь настроение испортится.
Я думала, мы поедем в Стражу, но мы долго петляли по центральным улицам, а потом припарковались около решетки какого-то парка. Антон вышел из машины, я вылезла следом. Думала, мы идем за кофе.
Антон шагал вдоль решетки, глубоко засунув руки в карманы оранжевой куртки – его пуховик так со вчерашнего дня и валялся на заднем сиденье. На улице похолодало, снова пошел редкий снег, и я накинула капюшон. Какая же тут изменчивая погода! Уши у Антона уже покраснели, и я спросила:
– А шапки у тебя вообще нету?
– Есть. Я в ней выгляжу как дебил.
Я рассмеялась. Мне кажется, с его-то кудрявой челкой, которая торчала бы из-под шапки, он смотрелся бы просто отлично. Я открыла рот, чтобы сказать это, но испугалась, что прозвучит слишком лично, и умолкла.
– Таврический сад, – сказал Антон, когда мы зашли в распахнутые ворота. Голос у него был взвинченный, как у слишком бодрого экскурсовода. – Тот самый, из Мойдодыра. Тут мальчик убегал от бешеной мочалки.
Я проникновенно глянула на него, показывая, что не помню в этой истории ничего, кроме ожившего умывальника. Антон фыркнул и прочел:
Читал он отлично – без пафоса, с какой-то мягкой насмешкой. Мы шли по дорожке, снег хрустел под ногами, и я думала: надо бы записаться в библиотеку и взять какие-нибудь стихи. Поэзия оказалась не такой ужасной, как я помнила со школы. Уверена, тут шикарные библиотеки: с глубокими креслами и уютными лампами для чтения.
Снегопад усилился, стал пышным, обильным, как в фильмах про Новый год. Такой день быстро превратится в уютный вечер, и по всему городу один за другим зажгутся теплые огоньки окон. Почталлион не звонил – вдруг двери устали открываться и на сегодня вообще оставят нас в покое? Надо будет угостить Антона кофе – деньги у меня теперь есть.
На главной аллее парка еще попадались люди – все-таки воскресенье, – но потом мы свернули, и все остались позади: мамочки с колясками, старички, владельцы собак. Мы дошли до поляны, в центре которой стоял белоснежный мраморный памятник. Антон пошел к нему прямо по снегу. «Сергей Есенин», – гласила надпись на памятнике, и я послушно притащилась к нему вслед за Антоном. Зная его, легко было поверить, что он вышел из машины только потому, что захотел срочно посмотреть на памятник поэту.
Но на памятник, как ни странно, Антон внимания не обратил. Он развернулся ко мне, прокручивая дыры в карманах пуховика.
– Серьезно: если ты можешь открывать двери, почему не можешь открыть ту, что вернет тебя домой?
Какая смена темы! Бешеная мочалка – и сразу вот это.
– Я… Не знаю, – пролепетала я, лихорадочно соображая, почему для этого разговора надо было дойти до заснеженной поляны среди деревьев. – Первую, у себя дома, я вообще не открывала, она сама открылась. С остальными тоже как-то само получилось.
– И все-таки попытайся.
Ладно, не буду ни о чем спрашивать. Может, я правда всесильная и могу даже это. Я закрыла глаза и попыталась силой мысли создать нужную мне дверь, но ничего не вышло.