От тебя пришло двойное письмо, длинное-длинное. Я смотрелся в него как в зеркало: как хорошо быть одному. Несколько дней я сидел, не выходя на улицу, Новый год встретил один за столом и в кои веки чувствовал себя человеком. Как приятно скинуть одежды, снять парик, оторвать ушные раковины из гуттаперчи и отстегнуть ремни, стягивающие спину и грудь. Мое тело раскрылось, точно пальма, принесенная в свернутом виде из магазина. Все члены, затекшие за день, ожили и заиграли. Я вертел головой, не ограничиваясь полукружием – жалкой нормой, отпущенной человеческой шее, я заморгал всеми глазами, разгоняя усталость и мрак, и мне удалось увидеть себя со всех сторон – сразу в нескольких ракурсах. Какое это увлекательное зрелище, к сожалению, теперь доступное мне лишь в редкие ночные часы. Стоит воздеть руку, и видишь себя с потолка, так сказать, возвышаясь и свешиваясь над собою. И в то же самое время – остальными глазами – не упускать из виду низ, тыл и перед – все свое ветвистое и раскидистое тело.
Перечел свои записки и остался недоволен. Кому нужна эта болтовня на местном диалекте? Не забыть сжечь перед отъездом. Ведь людям я не собираюсь показывать. А наши все равно не прочтут и ничего обо мне не узнают. Наши и не залетят никогда в такую несусветную даль, в такую дичь. А во мне сидит навязчивая мысль, как я мешаю людям даже самим своим видом. Потому я и боюсь красоты в природе и в человеке, что она недискурсивна. Я настолько все время на краю этого хаоса, что боюсь его, как огня.
До сих пор не могу понять, что это за земля Испания. Народные обычаи и этикеты двора совершенно необыкновенны. Не понимаю, решительно не понимаю ничего. Сегодня выбрили мне голову, несмотря на то что я кричал изо всей силы. Я готов был впасть в бешенство. Я не понимаю вовсе значения этого странного обычая. Обычай глупый, бессмысленный! Для меня непостижима безрассудность королей, которые до сих пор не уничтожают его.
Но что можно отвечать на мои жалобы, когда мой путь прочерчивался с непрерывной связностью от детских замечаний «на тебя смотреть противно» до нынешнего гроба? Да и не узнать мне родимого неба по здешним книгам-бумагам. Я и сейчас – выйду ночью на улицу, подыму голову и вижу: опять не то! И в каком направлении мне надо грустить, тоже неизвестно.
Перечти раз пять, шесть мое письмо, именно из-за того, что в нем все разбросано и нет строгого логического порядка. Я больше не имею сил терпеть. За что они мучат меня? Голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Вон небо клубится передо мною; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Матушка, прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят!.. О Родина! ПХЕНЦ! ГОГРЫ! ТУЖЕРОСКИП! Я иду к тебе. ГОГРЫ! ГОГРЫ! БОНЖУР! ГУТЕНАБЕНД! СПОКОЙНОЙ НОЧИ!
Литература
Примечания
1
2
Впервые в: «Звезда» 2008, 11: 198–205. Все цитаты приводятся по изданию: Тургенев в воспоминаниях современников, 1969. Лишь после публикации своего эссе я познакомился со статьей Эйхенбаума «Артистизм Тургенева» (1929), где та же ситуация объясняется приверженностью Тургенева салонной культуре 30—40-х годов и своей в ней игровой роли «артиста».
«Тургенева влекла к себе салонная атмосфера… успеха, поклонения…. “талантов и поклонников”… Жизнью около Виардо… он… заменял то, чего ему не хватало в… собственной… Удержаться на такой позиции и продолжать писать можно было только живя за границей… Эмиграция Тургенева была не… идейной, а литературно-бытовой – проявлением “обиды” артиста, нуждающегося в особой атмосфере и не находящего ее на родине… Дружба с Флобером, с Доде, с бр. Гонкурами, признание его в артистическом и писательском кругу Парижа, не требовавшем от него ничего, кроме таланта и остроумия, утешало его обиженное сердце» (
3
Согласно словарю Даля,
4
Впервые в: «Новый мир» 2009, 7: 95–97.
5
Ср.
6
Впервые в фестшрифте к 60-летию И. А. Мельчука: Le Mot, Les Mots, Les Bons Mots. Word, Words, Witty Words. Hommage à Igor Mel’ćuk par ses amis, collègues et elèves à l’occasion de son soixantième anniversaire/ Ed. A. Clas et al. Montréal: Université de Montréal, 1992. P. 51–60; русский вариант – в: «Золотой век» 5 (1994): 17–22;
7