Осторожно, волшебное!

Лариса вздыхает. И только просит уточнить, что на конце - «з» или «с». С ним она не такая беспощадно-безошибочная, как с нами. Завбиб диктует слово «аркоз» по буквам, улыбается, глаза у него голубые, простодушные. А может быть, не такие уж простодушные?

Я на минуту зашла к завбибу - вернуть сборник сказок, который он мне давал для моей Ленки. Русские народные сказки - его конек, он в них отлично разбирается, даже знает какие-то особые варианты, неизданные, неизвестные специалистам. Любит повторять: «Я сказке не чужой». При мне однажды произошел такой разговор. Завбиб прочитал вслух кусок из сказки: «Помчался Серый Волк с Иваном- царевичем и Василисой Гвидоновиой - синие леса мимо глаз пропускает, светлые озера хвостом заметает. Долго ли, коротко ли, добегают они до царства царя Афрона, Серый Волк и спрашивает: «Что, Иван-царевич, приумолк, пригорюнился?» - «Да как же мне, Серый Волк, не печалиться? Как расстанусь с такой красотой, с тихостью да ласковостью, премудростью? Как Василису-свет на коня златогривого стану менять?» - «Не печалься, Иван, я тебе помогу...» Прочитав это, завбиб стал комментировать: «Глупости! Вечно все перепутают. Недослышат, не упомнят. Свидетели-то уж больно ненадежные: белки, грибы мухоморы, папоротники. Только я один знаю доподлинно, как было дело. Это она сама, Василиса Премудрая, украденная дочь царя Гвндона, первая бросилась на шею к Ивану-богатырю... Ивану-молодцу... И плачет слезами жемчужными: «Нет мочи прощаться, за старого царя идти». А был тогда Иван в самых годах, волос русый, кудрявый, сам кровь с молоком, силищи девать некуда, со своим другом Серым Волком начнет шутя бороться, поднимет одной рукой за загривок да на крюк месяца повесит...» Лариса, которая при сем присутствовала, сказал придирчиво, подозрительно: «Откуда вы это взяли? Кто записывал, Гиль- фердинг? Афанасьев, Рыбников?» Завбиб подергал себя за клинышек бороды, покашлял. «Да я сам, знаете ли... в бытность мою студентом. Путешествовал пешком по России-ма- тушке, интересовался фольклором. Мы тогда с граммофонами ходили, еще пошучивали: держать хвост трубой,- И добавил вполголоса, ненавязчиво: - А Гильфердинг, моя дорогая, записывал былины».

Ну, отдала книгу, а дальше что? Мне, собственно говоря, давно пора встать с места. Но здесь хорошо, тишина, высокие стопки каких-то мудрых старых томов - на столе, на подоконнике, на стульях. Шаткие. У другого бы упали, рассыпались - у него не падают.

- Что-то у вас замученный вид,- говорит вполголоса завбиб, вроде и не глядя в мою сторону, резинкой стирая пометки на полях какой-то книги, старательно разглаживая загнутые уголки.- Неприятности? Да нет, пожалуй, не столько неприятности, сколько опасения. Верно? Угрозы...

Есть люди, которые как будто знают вас наизусть, видят вас насквозь. И вам остается только одно - отвечать «да».

- Да. Мне угрожала - даже стыдно прнзнаться - пишущая машинка. Возможно, это просто смешно...

Завбиб перестает разглаживать замятый уголок.

- Да нет. Не смешно. Напрасно вы так...

Он внушает доверие, этот тихий интеллигентный человек, окруженный высокими стопками книг. Его мягкость не кажется слабостью. Выслушав мой несколько бессвязный, взволнованный рассказ о визите фотографа-художника, берется рукой за клинышек бороды, думает.

- Интересно, очень интересно. И все понятно, правда? Такие случаи известны, бывали, они описаны в книгах. Некоторые из них абсолютно достоверны.

Я говорю, немного запинаясь, что мне н-не очень понятно... и хотелось бы...

Он, не оборачиваясь, протягивает руку назад. Как фокусник, достает неизвестно откуда взявшийся толстый том в кожаном тисненом переплете, с медными фигурными застежками. Сразу открывает на нужном месте (у него всегда книги открываются на нужном месте).

- Ну, слушайте...

И начинает читать: