Осторожно, волшебное!

Со стрельбищем в общем-то все получилось славно. И посудил, и пострелял вволю, и посмотрел, как стреляют мастера, и с ребятами хорошими перезнакомился, подружился. Правда, денег он что-то получил на руки меньше, чем ожидал, да еще дал приличную сумму взаймы одному симпатичному студенту из Днепропетровска, с которым познакомился в вагоне и которого звали не то Саней, не то Сеней (фамилия его не фигурировала). Оставшихся денег, как рассудил Вадик, все равно не могло хватить надолго, и поэтому особенно жмотничать не стоило. Он с ходу отправился по магазинам. Купил теплый шерстяной платок сторожихе общежития, себе лохматую шляпу с маленькими загнутыми полями и вельветовый пиджак. Также были приобретены: соковыжималка для матери Никиты (впоследствии оказалось, что не подходит вольтаж), для Муси пестрая шелковая косынка и большая синяя фарфоровая ваза. Правда, при упаковке вазы выяснилось, что она имеет на оборотной стороне изображение дискобола и, очевидно, предназначена служить спортивным трофеем, но Вадик уже заплатил деньги и отступать было поздно.

У Ивановых никого не было, все поразъехались. В первый же вечер ребята из общежития, тс, что уже имелись налицо, выставили Вадика на угощенье, было немало пито, пето, сумма денег еще усохла. На другой день Вадик проснулся поздно, предоставил другим сдавать бутылки и собирать рубли на продолжение пиршества, но сам участвовать не захотел: не стоит, хватит.

Прихватив вазу, Вадик поближе к вечеру отправился навестить Мусю. Добрая душа, хороший человек, а вот не дает ей судьба счастья: Никите она совсем ни к чему, все равно как рыбе зонтик. Нету в личных делах справедливости, порядка.

В квартиру впустила соседка с горячим чайником в руке и, зная его в лицо, кивнула: дескать, проходи. Вадик постучал в дверь Мусиной комнаты. Тишина. Значит, и она в отъезде, как Ивановы? Что ж, тогда надо будет...

Послышались быстрые шаги. Дверь открыла незнакомая статная девушка, она стояла спиной к настольной лампе, почти силуэтная, окруженная по контуру золотистой подсветкой, ровные волосы свободно спускались до плеч.

- Кто вы? - спросил изумленный Вадик.

И получил ответ:

- Я - Любовь...

...Розы. Много роз, огромные, махровые, тяжелые, одни только белые, сколько хватает глаз - розы, розы. Резец снимает медную стружку, она завивается спиралью, на витках играет солнце, и как это празднично, нарядно... Стая взмывает вверх, их живая дрожащая быстрота, у него никогда не было своих голубей, не пришлось, быстрота голубя звенящая, поющая, как провода, сколько раз хотелось... Вот сейчас прыгать с вышки, твое крепкое послушное тело, ощущение острой кричащей радости, вспыхивают брызги, эх, ма, хорошо! Слишком много, он никогда не видел так много белых роз, это невозможно, это давит... устрашающая красота... Значит, красоты можно испугаться? Красотой может ударить, убить? Как в грозу. Но дышится в грозу... после грозы...

- Кто вы? - спросил ошеломленный, потерявшийся Вадик.

Такого с ним еще не бывало. Он не знал, как это назвать. Грозой? Обвалом? Он себя не понимал.

Девушка ответила низким приятным голосом, очень спокойно:

- Я Любовь Сутырина. Вам Мусю? Заходите, она скоро будет.

* * *

Раз уж речь зашла о Любе, то надо бы...

- Э! Раз уж зашла речь о Любе...- говорит мой сосед по квартире Василь Васнлич и предостерегающе поднимает палец.- Все хитрите, темните? Пусть, дескать, читатель думает, что девица из метро и Люба - это одно и то же лицо. А в самом конце откроется - Люба она и есть Люба, ничего особенного, обыкновенная девчонка с периферии, а та... поднимай рангом выше, колдовка, что ли, взгляд и нечто, волшебное бламанжэ.- Он смеется. Очень доволен собой: вот какой проницательный, его не объедешь на кривой. Дергает дверь ванной.- Зачем шестимесячного ребенка каждый день купать, баловство одно, изнеживают, а потом любой микроб - хвать! Нас рожали в поле, росли мы на русской печи...- Насколько мне известно, его отец был метрдотелем в ресторане под названием не то «Мавритания», не то «Эльдорадо», где- то на тогдашнем Петербургском шоссе,- Ну хорошо, ладно,- он смотрит на меня, почесывая широкую волосатую грудь, обтянутую сеткой,- хорошо, пускай колдовство, превращения разные. Выдумать ведь всякую всячину можно: зеленого рака, пиво без пены.- Дальше этого его фантазия не идет,- Но вы пишете об этом старике Иванове... ну, точно сами видели его. Можно подумать - он ваш сосед по квартире.- Хохочет над собственной шуткой,- Или ближайший друг-приятель... Что, признавайтесь, случалось видеть такого волшебного старикана? А? Неужели встречали? - допытывается он.- Что ж не загадали три желания? Не попросили квартиру в высотном доме, мужа-красавца,- это тоже шутка моего милого соседа,- и чтоб на сберкнижке сто тысяч. Нет, врешь, двести.

Дверь ванной открывается, выносят самого последнего, новенького квартирного младенца (по сравнению с ним все остальные дети кажутся большими и неинтересными).