Осторожно, волшебное!

- Нет, его. Это серьезнее.

В руке у нее чемодан, довольно объемистый.

Судья почему-то смотрит на нее не так хмуро, как на других свидетелей. Предлагает:

- Чемодан поставьте на пол. Показания - это дело долгое.

- Спасибо. Чемодан нетяжелый,- она одаривает его сверкающей улыбкой юности.- И к тому же я тороплюсь, у меня поезд. Быть глухим к своим чувствам, не услышать себя самого - это... это такая большая...

- Ошибка? - спрашивает судья.

- Вина? - спрашивает обвинитель.

- Нет, беда,- говорит она мягко. И уже пожестче: - В самом проступке наказанье. Извините, я...

И исчезает, причем судья делает невольное движение, как будто хочет ее удержать. Но она, похоже, не из тех, которых можно удержать против воли. Бывают случаи, когда бессильны номочь кнопки, клавиши, тумблеры. Мудрый судья это знает, он сидит, полузакрыв глаза, барабаня пальцами по столу, и даже не смотрит на свой пульт.

Возникает очередной свидетель - очень странный. Он голый до пояса, узловато-мускулистый, в кожаном фартуке, кое-где прожженном, с большими щипцами в одной руке, с молотом в другой. Одно плечо у него выше другого, на одну ногу он, кажется, прихрамывает, глаза черные, глубоко посаженные, косят.

- ...Но стихии палец в рот не клади, откусит. Мы, значит, собрались... обсудили, приняли решение... Эхо, оно, положим, хорошо, и лунные дорожки. Но надо же... - Он не очень красноречив, этот узловатый, перекривленный человек в негну- щемся закопченном фартуке. Говорит коряво, негладко.- И вот порешили... чтоб в выходные дни, субботу и воскресенье, отдавать, значит, на профилактику... ну, наших бывших объектов, вулканов, с которых нас сняли. Летим туда с ночевкой, где надо - прочищаем, что надо - подвинчиваем. Осматриваем, опробуем, всякие там заслонки, заглушки...- Он как-то замысловато двигает пальцами, словно показывая, как устроены всякие там заслонки и заглушки.- И еще мы призвали... духов-нисходителей других стран... чтобы по нашему примеру... во всех угрожаемых райо...

- Позвольте,- прерывает его судья,- это, очевидно, какое-то недоразумение. То, что вы говорите, не имеет отношения к делу Никиты Иванова. Нельзя ли ближе к делу?

- Да нет. Оно, этого... имеет,- Свидетель, наклонив голову к остро вздернутому плечу, смотрит куда-то в сторону диковатым взглядом своих черных косящих глаз. Вот увидел товарища Теффикова, общественного защитника, кажется, чуть кивнул ему головой.- Назначил... срок назначил.- Что-то совсем непонятное, никчемушное.- Сегодня... ну, это... в три часа.- Товарищ Теффиков, кажется, чуть подмигнул свидетелю. Он, похоже, кое-что понял.- Сумел назначить. Для брел... А? - Судья нетерпеливым движением берется за колокольчик. Свидетель нервничает, глаза его съезжаются к переносице, он отчаянно частит, скорострельно сыплет словами: - Отметить... Павлик-Равлик Глупая Улитка... вместе с нами самоотверженно. Был взят на поруки. Вполне оправдал... Переименовать: Мужественная Улитка. В порядке профилактики... прочистки... двое суток в лавовом потоке, под андезитовыми бомбами.- Он тускнеет, становится прозрачным, едва успевает подхватить свои щипцы, прислоненные к барьеру.- Их диаметр от...

Так мы никогда и не узнаем, каков диаметр этих андези- товых бомб. Он сгинул и унес с собой эти ценные сведения. Судья хмурится, переговаривается о чем-то вполголоса с заседателями. Видимо, недоволен этими случайными вторжениями.

- Следующий свидетель...

Что со мной? Что, собственно, произошло? Я стою за круглым барьером, на свидетельском месте, вижу совсем близко лицо судьи, бумаги на судейском столе, блик света на медном колокольчике. Моя рука лежит на барьере, как странно - сквозь нее просвечивает синий бархат но она на глазах уплотняется, становится нормальной, такой же, как всегда. Теперь я, оказывается, уже могу говорить. Мне задают вопросы.

Да, я журналистка, работаю в газете. Да, я помню это письмо молодого рабочего московского завода. Нет, я не счи таю свой ответ на его письмо хорошим. И удовлетворительным тоже не считаю.

- Ваш ответ нанес вред... Это могло повести к полному отравлению организма,- говорит заседательница (та самая, которая медик).-Вы понимаете меру своей ответственности?

Я не хочу оправдываться, считаю это недостойным. И все таки невольно лепечу какие-то оправдания. Столько-то писем в день... молодой работник, еще не было опыта... хотелось выкроить время, чтобы писать... домашние как раз болели...

- И я тогда хотела его позвать, автора письма, вернуть обратно, честное слово. Поговорить с ним начистоту, не щадя себя... Но как-то не решилась. Постеснялась, что ли.

- Надо решаться. Сметь надо! Лучше быть в глупом положении, чем причинить зло другому. Вы согласны?

Вмешивается прокурор:

- Значит, все-таки пощадили себя в ту минуту? А что, если мы вас сегодня за это не пощадим? Осудим? Сочтете ли вы такое решение справедливым?

О господи! Его только тут не хватало. И без него не сладко, так еще он терзает. Я пытаюсь быть ироничной, говорить легко, свободно.

- По-моему, сегодня все-таки судят не меня. Не так ли?

Судья коротко взмахивает колокольчиком.