Узкий московский переулок круто забирался куда-то вверх, изгибался коленом, как самоварная труба, прежде чем вывести пешехода на неожиданно шумную магистраль с современными домами и стремительным потоком машин. Еще сохранились кое-где в переулке старые, покосившиеся каменные тумбы, которые предохраняли ворота и углы домов от ударов телег, карет, торчал остов раздетой колокольни, окна первых этажей домов прятались в густо заросших палисадниках с ветхими деревянными заборами, подпертыми кольями. На лавочке грелась, полузакрыв глаза, старуха в темном платочке, кидала семечки в беззубый рот. В глубине двора мужчина куда-то вел девочку с косичками, она капризничала, упиралась... оглянулась через плечо. Никита мельком увидел круглое заплаканное лицо, круглые голубые глаза...Переулок резко переломился, старуха исчезла из виду, мужчина с девочкой тоже, совсем близко шумела большая улица большого города, топорщась вывесками, пялясь большими проемами витрин. А вот и автобус подходит к остановке, на счастье, именно тот, что нужен Никите. И даже не слишком переполненный...
Запомните, пожалуйста, мужчину и девочку из переулка. Очень вас прошу! О них дальше еще пойдет речь. Запомнили?
Идет судебное заседание.
Посредине, в кресле с высокой спинкой,- судья, с двух сторон, от него два заседателя. Судья немолод, у него белая голова и черные брови, резкие морщины в углах рта, скупые, уверенные движения.
Я сижу в дальнем углу зала. Много народу, все скамьи заполнены. Некоторым не хватило места, они стоят у стен, пристроились на подоконниках.
- Следующий свидетель - Соколенок, Василий Сергеевич, рабочий, экспериментального цеха. Работает вместе с обвиняемым. Возникните, свидетель, на положенном месте.
Наискосок от судейского стола - площадка, небольшое возвышение, огороженное круглым деревянным барьером с резными балясинами; верх барьера обит синим бархатом. За ограждением возникает свидетель. Да, именно возникает, материализуется из ничего, из воздуха. Сначала он, по правде сказать, несколько призрачен, зыбок (сквозь него просвечивает панель стены, выключатель), но потом крепнет, уплотняется, делается человек как человек...
Средних лет, немного полноватый, с широким добродушным лицом. Одет в рабочий комбинезон. Удивленно оглядывается, протирает замасленные руки ветошкой.
- Я, собственно...
- Вам будут задавать вопросы. Ваше дело отвечать. Вы знаете Никиту Иванова?
- Да
- Что вы о нем думаете?
- Он... он прекрасный производственник. Можно ска зать - талант. И голова работает! Учится, растет. Знаете, как его у нас зовут? Будущий главный.
- Не задавайте вопросов, пусть даже риторических. Это наша забота. Ну, а как у него насчет сердца? (Свидетель не понимает.) Какой он, по-вашему, человек? Хороший, плохой, добрый, злой? Честный, бесчестный? Как относится к людям?
Он, пожалуй, гордый. Ну, самостоятельный. И бывает резковат Но как раз в последнее время... Свидетель мнет в руках ветошку, думает,- Нет, злым его не назовешь. И все мне объясняет, показывает, я ведь сравнительно недав...
Голос его обрывается на полуслове, как бывает, когда резко выключат радио. Свидетель тускнеет (проступает панель стены), истаивает понемногу и, наконец, пропадает. Должно быть, он показался неинтересным строгому белого ловому судье с черными бровями.
- Следующий...
Появляется за барьером пожилая женщина, рукава байко вого халата высоко засучены, по голым рукам стекает мыльная пена. Голос еще не включен.
- Отвод,- говорит обвинитель, который сидит но правую сторону от судейского стола.- Свидетель пристрастен. Род ственные отношения.
Женщина исчезает. Я успела узнать ее: это мать Никиты.
- Отвод принят,- говорит Судья, нажимая кнопки на пульте и переключая какие-то тумблеры. Позвольте, кто там еще... Я вас не вызывал.
Вот как! Мой'сосед? Какими судьбами? Он совсем по-домашнему в сетке на голое тело (ее топорщит, приподнимает густая черная шерсть на груди), с мохнатым полотенцем через плечо.
- Молодые разбазарят... Мы надрывались... Ничто не дорого, им все до лампочки, сплошная, хе-хе, электрификация. Грубости старшим! Обнимки на улице! Ходят без галстука...
Судья энергично работает тумблерами. Но, видимо, убрать моего соседа не так-то просто. Наконец он пропадает, а голос еще некоторое время звучит:
- ...распущены... до безобра...
От него остался один шлепанец со стоптанным задником, лежит себе плоско, сиротливо за резными столбиками круглой ограды. Судья хмурится, наклоняется над пультом, манипулирует, шлепанец исчезает.
Но сосед неожиданно опять выскакивает из небытия, причем в одном шлепанце (интересно, как они там разминулись в пути, хозяин и второй шлепанец?).
- ...пишет сказочки. Вон она,- тычет пальцем в мою сторону,- запряталась в уголке, во-он! Всякие фантазии, фантастики... Знаем мы!
И пропадает, на этот раз, надеюсь, окончательно.