Осторожно, волшебное!

- Не пойму, чего это я устроил такой базлан. Была там девушка, не было девушки - мне-то какое дело? У меня хватает...

- Никита, без пятнадцати! - закричала мать из кухни.И он - пиджак в охапку - быстро скатился по лестнице.

Да, все. Точка. Нечего больше думать об этой истории в метро. Что было - то прошло-проехало и больше не вернется. Не стоит на этом задерживаться. Он излечился. Его о т п у с т и л о, как говорит мать после своих ревматических приступов....

Все шло удачно. Сразу подошел нужный троллейбус, не такой набитый, как обычно в этот ранний час. Никита только на минуту повис вместе с гроздью людей, не давая закрыться дверям, и почти тут же его протолкнули внутрь. Хорошенькая сдобная блондинка, вся еще розово-сонная, со складками от наволочки, отпечатавшимися на свежей щеке, читала что-то с участием Мегрэ, знакомое, но все-таки увле- кательЕюе, и Никита не без удовольствия перечитал странич- ку-другую, стоя сзади нее. Блондинка, краснея шеей и даже раздвоенной нежной спиной, которая хорошо просматривалась в вырезе белого платьица, сначала сердилась и прятала книгу («пристраиваются всякие»), а под конец доверчиво сообщила, что работает на оптовой базе напротив проходных завода, кончает в одно время с первой сменой и ей можно звонить на базу, телефон очень легкий, ну просто сам запоминается. Блондинка была Никите ни к чему, но разговор, прямо скажем, не показался ему неприятным.

И цех встретил его хорошо. Сегодня как-то звучно шагалось по знакомым металлическим плитам, особенно чисто, радужно светило утреннее солнце сквозь стекла иереплетча- тых окон свода и смеялись жизнерадостно-красные огнетушители, вывешенные в ряд на такой же красной кричащей доске, как бы говоря: «Ничего плохого не будет, но все-таки мы здесь, мы на страже». Никита решил, глядя на самодовольные огнетушители: «Назло всему миру буду жить просто, легко, приятно. Вон как та блондинка, особенно не задумываясь, не дуря себе голову. Мяу у! Кук-ка-рекку!»

- ...Знаешь, тут главный просил,- К верстаку Никиты подошел мастер, поскреб ногтями лысину,- Обязательно, говорит, Никите Иванову дайте. Отшабрить брус гидросуппорта, ну, для 09. «Девятка» плохо идет, сам знаешь, что тебе втолковывать. И с этим гидросуппортом намудрили они в КБ, намодифицировали. Давай выручай. А свое потом доделаешь.

Трудоемкая операция - ручная шабровка. Но обойтись без нее на участке нельзя было, только она давала нужную точность.

- Ну что ж,- сказал Никита, втайне польщенный, но с непроницаемым лицом, оставляя начатую работу.- Надо так надо, я ведь не из капризных,- Он слыл на участке королем шабровки,- Переключусь,- И не упустил случая подковырнуть: - А в получку опять выйдет всего ничего и с боку бантик.

- Когдай-то у тебя... - возмутился мастер,- Крепко огребаешь, зачем зря болтать? Сдельщина, она...

- Да какая сдельщина? Выводиловка у нас. Сколько начальство выведет - и ладно. По принципу: «С потолка беру, делю на два».

Подпортив немного настроение мастеру (которого он во- обще-то уважал), лишний раз выказав свою независимость, Никита, сам в отличном настроении, отправился за брусом. Как-никак Аркадий Викторович, главный конструктор, просил сделать особенно тщательно. Значит, надо блеснуть.

...Специальным, остро заточенным инструментом - шабером - он снимал тончайший слой металла, микроскопическую стружку. Двигая шабер от себя, мелкими, точными, рассчитанными штрихами соскабливал крохотные ворсинки, волосинки металла, почти утратившие свои металлические качества, почти невесомые. Дымок курился - это вилась металлическая пыль? Или просто нагревался металл? Казалось, что стелется поземка.

Втянулся, разогрелся. Рука двигалась уже почти сама собой, без усилья. Рука стала умной, самостоятельной, самосознающей, А мысли шли своим чередом (пока еще можно о постороннем, пока не самое ответственное) - странные мысли, да, последнее время у него бывал очень странный ход мыслей,- и откуда что берется, с чего начинается... Исходное, начальное было часто совершенно пустяковым, случайным... Так и на этот раз...

Сухарь. Сухарь, размоченный в стакане. Мать любит... она сушит себе сухари, а зубы уже слабые, сушит, а потом их размачивает до слякотного состояния. Так все-таки у Муси тогда немного размок, как сухарь в чае? Было дело, а? Трудно вычислить себя. Себе себя не видно, нельзя ведь самому увидеть свой полный профиль или затылок, даже в зеркале (только при системе зеркал, но это уже...). Специально сушить на листе, возиться, а потом размачивать, где здесь логика? До чего же нетехнологично. Впрочем, все ли можно мерить логикой? Опять те же проклятые вопросы, от которых не могу избавиться.