Осторожно, волшебное!

Он понял, что ни от чего не избавился, не отвязался. И что не жить ему спокойно на свете, пока он не разгадает тайну этой встречи в метро', не выяснит, в чем, собственно, тогда было дело, не увидит опять... уже не в отраженье, а так, наяву... просто так, как видит вот этот напильник...

- Да, я иду!

3

Столовая у нас в первом этаже, рядом с типографией, вход отдельный. Чтобы в нее попасть, надо спуститься на лифте, выйти из главного подъезда и пробежать кусок двором.

Я выбралась наконец пообедать. Работница типографии, немолодая, Малоприметная, сидит в тени раскидистого дерева. Руки в краске. Синий застиранный халат с подвернутыми рукавами. Ест бутерброд.

Знакомая женщина. Какая знакомая женщина. Откуда я ее знаю? А, вспомнила! Это же мать Никиты Иванова, моего героя. Когда я ее выдумала, то трудоустроила (давно дело было, еще в первой части) поблизости от себя, в нашей типографии. Выбрала первое, что мне пришло в голову. И теперь она работает, в соответствии со своим характером, тихо, добросовестно, аккуратно. Не причиняет забот ни мне, ни начальнику цеха.

Ест бутерброд с котлетой. В столовую она не ходит. Зачем тратить лишние деньги? Пообедать можно и дома, после пяти.

Мать вечно ворчит на своих мальчиков, частенько с ними ругается. А вместе с тем живет только ими, только для них. Ей самой ничего не надо, ничего не хочется. На себя жалеет потратить лишний рубль, без конца штопая и перештопывая чулки в резинку, выкраивая из старой кофточки безрукавку, чтобы поддевать зимой для тепла под халат.

О матери, матери! Великое святое племя матерей. Не переводится оно на земле, Я бы поставила памятник неизвестной матери. Или бабушке. Бабушка .- это другое великое и благородное желание. Бабушка по отношению к матери - как дважды Герой Советского Союза по отношению к просто Герою.

Не так давно перечитала я «Отца Сергия» и удивилась: помнила многое, особенно известную сцену соблазнения, а конец не помнила. Кому истомившийся, отчаявшийся отец Сергий готов поклониться в ноженьки? Бабушке. Да, простой обыкновенной бабушке из большой бедной семьи. Бабушке, которая вся в хлопотах, в трудах, у которой на руках больной зять, пятеро внуков, которая и хлеб замешивает, и содержит семью уроками, и нянчит малышей, обо всех думает, всюду поспевает и не видит в том никакого подвига, ничего особенного не видит в своей жизни, напротив, винит себя в чем-то упущенном, недоделанном...

Откуда Толстой знал?

* * *

Двигаемся чередой с подносами, кладем на них сосиски, заливное, ставим стаканы с таинствепно-пронзительно-жел- тым киселем, компотом из неизвестно чего, кефиром, присыпанным слабой щепоткой сахарной пыли.

За мной - великолепный Боб из отдела информации, с трубкой, со свисающими рыжевато-золотистыми усами, в замшевом рыжем жилете и замшевых, того же цвета, полуботинках, с рокочущим бархатным баритоном. Робкие посетители, не имеющие большого жизненного опыта, принимают его обычно за главного редактора. Впрочем, материал для рубрики «Новости» он достанет, если нужно, даже из желудка акулы.

Я в поисках мелочи роюсь в сумке и, конечно, рассыпаю по полу медяки, роняю ключи, помаду. Боб галантно помогает мне все это собрать. Снисходительно хвалит брелок, который прикреплен к моим ключам.

- Ничего себе штуковина. Откуда? Замглавного небось подарил, когда прилетел из Рио? Мне тоже, но похуже. Задабривает, рабовладелец!

На самом деле брелок нашел муж дней десять назад. В Берендееве. Все в той же дубовой роще, у озера. Но Рио - это, конечно, куда более романтично, не стоит разочаровывать Боба.

Брелок действительно довольно оригинальный, многие обращают внимание. Ромб из красивого металла, серо-черного, с лиловым отливом, и на нем рисунок - рука, сжатая в кулак, держит пучок молний. Очень тонко и изящно прочерчено.

В позапрошлое воскресенье муж ездил на экскурсию - автобус от его работы, осматривали усадьбу восемнадцатого века, монастырь. На обратном пути маршрут автобуса лежал через Берендеев. Муж остался, побродил немного в окрестностях Берендеева. Решил, видите ли, самолично проверить, так ли хороши дубы, такая ли синяя вода в озере... или же это мои вечные восторженные преувеличения. Вернулся домой поездом, уже глубокой ночью. Кажется, Берендеев все же и его покорил. Во всяком случае на этот раз обошлось без иронических реплик по моему адресу...

Боб несет два подноса, мой и свой, ловко балансируя, удачно огибая тесно стоящие столики.

- Что нового, Боб?

Он томный, разочарованный.

- Э, чепуха. На второй день на учительской конференции уже не было ничего интересного. Гусиного паштета не было. «Вишни в шоколаде» тоже.

* * *

Иду обратно двором, пережидаю - грузовик с рулонами бумаги тяжеловесно разворачивается, подбираясь к люку.

Возле меня на скамейке мать Никиты.

- Смотрите, сорока длиннохвостая,- говорит она, закидывая голову и вглядываясь в листву дерева,- вон, на нижней ветке. С чего бы ей здесь быть? Они асфальта не жалуют. А в деревне, откуда я родом... там у нас их тьма-тьмущая.