Осторожно, волшебное!

Все мы знаем, много раз читали и слышали всякие объясняющие слова: «переходный возраст», «трудный характер», «упустили парня», «безотцовщина», «равнодушие окружающих», «влияние улицы». В сущности эти слова мало что объясняют,- точнее, не объясняют, почему в близких условиях, в схожей ситуации один благополучно проходит по скользкому краю обрыва, а другой срывается. Первый раз Вадик сел по пустякам, сел случайно - он хранил краденые вещи, вероятно догадываясь, но не зная точно, что они краденые, и не торопился сообщить следователю, от кого получил : чемодан. В камере нашлись хорошие учителя. Его быстро выпустили. Но дальше пошли дела посерьезнее. Старушка, у которой он теперь снимал угол и которая к нему от души привязалась за его заботливую немногословную доброту, горько плакала, упрашивала взяться за ум, сменить товарищей. Но ее слова до него не доходили, ее слабые руки с голубоватыми вьющимися венами соскальзывали с его поширев- ших, налитых силой плеч, не могла его удержать, сберечь от беды. Начиналась бурная полоса в его жизни.

Вадик выбрался. Вадик завязал, поставил точку. Уж кто- кто, а он не будет возвращаться к старым ошибкам, повторять пройденное. И еще другим поможет. Других сумеет вытащить...

Вадик нужен Никите, но его нет рядом. Уехал далеко и будет не скоро. Вы замечали? Как-то так получается, что когда люди нам особенно нужны, их нет около нас, они отсутствуют. Или Никите, который начал проходить суровую школу жизненных испытаний, надо узнать и эту суровую истину? Что ж, автор не будет облегчать его положение. Пусть все идет, как идет.

7

Звоню в Берендеев. Вызываю Савчука к пяти часам на переговорную.

В пять часов звонок. Снимаю трубку.

- Алло? Москва? Редакция? С вами будет говорить Берендеев. Берендеев на проводе.

- Редакция слушает.

Вместо стариковского мягкого покашливания Савчука - звучный девичий голос, свежий, полный жизни, не вмещающийся в трубку, певучий. Это неожиданно.

- Здравствуйте. Я от Савчука. Он меня просил...

Оказывается, Савчук заболел, жестокий приступ радикулита уложил его в постель. Был на рыбалке с полковником Ивановым, своим партизанским другом, поспал на росистой траве, вот его и скрючило. Никого не слушает, все думает, что он молоденький.

- Как там ваши древоточцы, еще не начали жрать дубы?

Смеется.

- Пока не начали. Но могут начать. На то они и древоточцы.

Хорошо понимает юмор. Подхватывает.

- Что ж будем делать?

- Их полковник Иванов припугнул. При нем вроде бы решили не рубить рощу. Во всяком случае, отложили. Но его уже нет, уехал... Словом, если опять зашевелятся, Савчук просил вам передать - он сразу даст телеграмму. Приезжайте от газеты.

- Постараюсь.

- Тут, знаете, смешная история... Провинциальный анекдот, стыдно даже рассказывать. Начальник видел дурной сон - а он верит снам, приметам, гаданию. Во сне его секли крапивой (очень больно) и приговаривали: «Не тронь дубы!» Он сказал жене, жена - кумушкам, весь Берендеев и узнал Хохочут над ним.

- Вы думаете, действительно сон подействовал?

- Ну, может быть, немного... Глубину глупости трудно измерить.

Знакомый оборот речи. Знакомый стиль. Я знаю корни, от которых все это идет.

- А вы ученица Савчука?

- Бывшая. Сейчас работаю.

Голос богатый, низкий. Контральто. Интересно, она поет? Что-то в тембре голоса, неуловимое, обаятельное, заставляет вспомнить про Обухову. Почему-то мне кажется, что девушка должна быть хороша собой. Любит, наверное, бродить по нолям, и ее распущенные пушистые волосы, с застрявшими соломинками, пахнут ромашкой и мятой (так пахнет в сенях дома Савчуков). Или она, коротко стриженная, как мальчишка, обожженная солнцем, скуластая и светлоглазая, ездит на лошади без седла, а прошлогодние выцветшие ситцевые платья все уже малы, трещат, расползаются в проймах.

- Как вас зовут?

- Если по паспорту, Любовь Петровна. Только меня так никто не зовет. Зовут Любой.

Что-то счастливое, солнечное, заразительно молодое в этом глубоком, сильном голосе, от которого дрожит мембрана. Мне видится маленький город, где деловито проносятся по главной улице гудящие озабоченные пчелы, где сладко пахнет липовым цветом, а изломы удочек отражаются в спокойных водах широкой реки.

- А я ведь побывала в Москве, и совсем недавно. Заходила к вам в газету. В первых числах. А вы уехали. Досадно было.

- Как - уехала?

Никуда я в первых числах не ездила. Время летних отпусков, народу не хватает, не очень-то нас пускают в командировки.

- Мне сказал товарищ за вашим столом. Длинный такой, еще у него повсюду фотоаппараты...

Вот как! Когда же он успел? В какую щель пролез? Должно быть, я вышла в секретариат или машбюро, а он и проскользнул, сел на мое место.

- ...Длинный такой, с фотоаппаратами. Очки черные во все лицо, лица совсем не видно, можно подумать, что у него и нет лица. Она, говорит, уехала надолго. Это про вас, значит. Спрашивал, как я с Москвой ознакомилась. Нельзя, говорит, понять Москву, не зная ее прекрасных ресторанов. Хотел сам меня повести, насилу я от него избавилась.- Она хохочет звонко, беспощадно весело.- Попросту взяла да убежала.