Осторожно, волшебное!

Тут баба начала к нему ласкаться. Поглаживая его по спине и плечам здоровенными ручищами с малиновыми ногтями, она приговаривала: «Петрик... Петрунчик... Хороший, красивый, пригожий, ни в сказке сказать, ни пером описать...» Петровых, слушая ее, стал понемногу успокаиваться, в конце концов он даже замурлыкал, полузакрыв глаза, как большая довольная кошка.

- Ослобони мальчонку-то,- попросила баба, почесывая ему лысину,- Расколдуй, милок. Ты ведь негневлив, отходчив.

Петровых, не глядя, мотнул ногой в сторону племянника:

- Рокам-боль! Дранду-лет! Фер...

Но племяннику не суждено было проснуться. В этот момент в открытую форточку влетела мокрая черно-белая птица. Отряхиваясь, брызгая во все стороны водой, она сделала круг под потолком, затем снизилась и уселась на спинку одной из кроватей. Петровых сел и приосанился, ожидая доклада. Птица повела глазами в сторону бабы, та кивнула головой.

- Вор-ровать тр-рудно,- доложила птица,- Пр-ря- чет в кор-робочку. У кор-робочки кр-рышка. Не укр-радешь. Не рр-раздобудешь. Кр-рышка с запор-ром. Навр-р-ряд ли! Напр-расный тр-руд! Мар-ртышкин...

Петровых погрозил бабе костлявым кулаком.

- Спасибочко вам, мадам, мерси боку. Не было хлопот, теперь приобрели,- Повернулся к птице: - Да чепуха это все, Сорока! Если нельзя открыть кор-ро... тьфу!., коробочку, то воруют вместе с коробочкой. Мне тебя учить, что ли?

- Не бер-русь. Тр-рудно. Попр-робуйте др-ругих напр-равить. Нет, не бер-русь!

- Струсила? - заорал Петровых.- Коробочки, крышечки, ерунду городишь... Ну, в чем дело? Говори! Почему отлыниваешь? Только не врать!

Птица нахохлилась, встопорщила мокрые перья. Подняла и опустила крылья.

- Что жмешься? - допытывался Петровых. - Проклятье! Выкладывай.

Она начала медленно, неохотно:

- Кр-рутится много добр-рых... вокр-руг, журр-рна-листки... Не р-развер-рнешься. Пр-риглядывают...

Петровых вскочил на ноги, сжал кулаки.

- Ах, вот как? - Он был вне себя от ярости,- Небось опять Иванов? О, он не дурак. Покрутится, разнюхает, а там, глядишь, доберется и до наших сокровенных замыслов. Разгадает всю историю с Праздником Пандоры! Ему только кончик веревочки покажи, а уж он... И люди тоже не дураки. Они... да с его помощью... О! - Топая ногами, заорал на птицу: - Убирайся вон! Ко всем чертям! Чтоб духу твоего тут не было!

Сорока, переглянувшись с бабой, мигом снялась с места, улетела в форточку.

Петровых заскрипел зубами, лицо его стало фиолетовым, потом ярко-зеленым, потом малиновым.

- Что, ведьма, доигралась? Ну, я тебя... ужо... погоди...- Он с размаху лягнул бабу тощей красной ногой,- Будешь знать!

Тут баба, в свою очередь, рассердилась, зашипела, окуталась парами, как будто на раскаленную сковороду плеснули холодной воды; щеки ее стали лимонно-желтыми, потом пурпуровыми, потом синими, как синька («Цвета побежалости»,- с изумлением подумал Вадик, который не так давно сдавал металлургию и помнил, что углеродистая сталь при нагреве до 221° приобретает соломенный оттенок, после 277° алеет, а при 310° делается густосиней). Она схватила зонтик и ловко проткнула Петровых насквозь, насадила его как на вертел.

- Подлая! - кричал Петровых, Корчась, взбрыкивая красными коленями.- Болтала об операции на всех перекрестках, не могла сдержать свой мерзкий язык. Нет, мало того. Взялась хранить брелок. И потеряла, упустила. Предательница! Из-за тебя... по твоей милости...

Ухватившись за полукруглую ручку зонтика, он поднатужился и вытащил его из себя. Перешел в наступление, а баба пустилась от него наутек, тоненько выкрикивая замысловатые угрозы: «Вот изжарю тебя в печи да съем, а на косточках покатаюсь... Вот истолку тебя в ступе, развею по морю-окияну...»

Оба они то вытягивались до потолка, то съеживались до таких размеров, что свободно проходили под кроватями и табуретками, преследуя друг друга. Был момент, когда Петровых скрутился спиралью и спрятался от нее в кармане одного из рюкзаков. В другой раз она, убегая, проползла рукавом ватника.

- A-а,- кричала баба пронзительным, тонким голоском, от которого звенело в ушах,- думаешь, я не знаю... Хотел ехать в командировку от газеты. Знаем мы эти командировки! Нимфу с Арбата решил на казенный счет прокатить, эту дрянь с красными волосами, эту... Да у нее лифчики надувные, резиновые. Да из-за нее Павлик-Рав- лик Глупая Улитка попал под суд, хотел стащить у Технаря столько-то метров особо ценного звучного эха. Ты еще и с другой... такой мокрой, зеленой... из Химок...

Она быстро уменьшилась в росте, чтобы избежать кулака Петровых, его внезапно удлинившейся руки. И продолжала звенеть, юркнув в один из раскиданных по полу ботинок, просунув голову сквозь шнуровку: