Осторожно, волшебное!

- Ты-то была нильским крокодилом,- не так чтобы очень громко, но и не совсем тихо сказал Иванов.

- О, Восток, Восток,- это моя любовь, моя слабость,- запела дама тонким, детским голоском,- Лучшие годы...-

Ее волосы стали иссиня-черными, упали на грудь змеистыми косами, и клипсы, неожиданно удлинившись, закачались узорчатыми вырезными подвесками где-то у самых плеч.-

Ведь, в сущности, это я описана у Пушкина под именем Шемаханской царицы,- Она оказалась легко, весьма легко одетой, в каких-то длинных тюлевых шароварах, с голым животом и двумя хорошо начищенными кастрюлями, соединенными на манер лифчика. Шарикоподшипники крутились, позванивая, на ее запястьях и лодыжках,- Кстати, полная ерунда, будто из-за меня царь Додон и его два сына... Эти поэты, у них такая фантазия. И про старичка звездочета тоже неправда, до сих пор жив-здоров, препротивная личность; когда я пролетала недавно над Кавказским хребтом (там его обсерватория), попросилась переночевать, нет, отказал, не пустил. Я и так и сяк,- она энергично покрутила животом,- но сами знаете, он же... э-э... скопец. Простите, должна вас покинуть! Сегодня уйма дел. Наколдовать грозу с ливнем, потому что в Лужниках большой футбол. Раскидать по дворам драже детской заболеваемости - вызывают сколиоз, авитаминоз, туберкулез... косоглазие, косолапие... рахит, плохой аппетит, стоматит... ухудшение успеваемости и уменьшение сопротивляемости вирусным инфекциям. Ну, пока-покедова! Приветик! Салютик!

Стала опять такой, какой была, когда только появилась: полосатой, похожей на осу, с осиной перетянутой талией и короткими раетрепистыми прядями соломенно-желтых, беспощадно обесцвеченных волос. Лихо перевернулась вниз головой, мотая в воздухе кожаными макаронами бахромы, мелькая концами прозрачного шарфика. Только ее и видели.

- Ничего себе,- оценил Теффик. - Такой можно преподнести розу ветров. Пикантная.

- Тьфу, пакость,- Иванов сплюнул.- Видеть ее не могу.

Вид у него был обеспокоенный.

Теффик пробовал заступиться:

- Тот, кто высок духом, иногда слишком строго судит...

- Оставь! Сейчас красотка, а через минуту - жаба, или плесень, или клубок змей.- Иванов зашагал по своей комнатке от стены к стене, четыре шага туда, четыре обратно,- У меня с ней свои счеты. Великий инквизитор - это тоже была она, жгла людей. Много чего за ней числится... Когда она в первую минуту заглянула в окно - ты заметил? - вот это ее настоящий вид: седые патлы, нос крюком, морщины.

- Какие морщины? - искренне удивился Теффик. Он уже успел все позабыть.

- Ведьмины штучки. Это она тебя околдовала, чертова баба.

Гнусно задребезжал звонок, загорелась синяя лампочка. Волшебник взялся за штурвал. И, поворачивая большое скрипучее колесо с отполированными от долгого употребления ручками, озабоченно качал головой, все покряхтывал, бормотал глухо, ворчливо, обращаясь не столько к Теффику, сколько к себе самому (была у него такая привычка одинокого человека):

- Вернулась, стало быть. Объявилась. Теперь не жди добра. Да и ее мил дружок, наверное, уже тут как тут. Где она, там и он... Ну, смотри в оба, Иванов!

* * *

Это еще не сказка, а присказка, сказка вся впереди... Беги, крутись, клубок-колобок, разматывайся, моя шерстинка, да смотри не оборвись. Куда-то ты меня приведешь...

5

В тот день Никита Иванов спустился по эскалатору метро, держа под мышкой толстенный учебник К. М. Быкова, Е. С. Быковой, Г. Е. Волосюк, А. П. Дубинина, Г. В. Кольраби и Д. И. Слоним по какой-то очень важной технической дисциплине, названия которой я сейчас не могу вспомнить. Впрочем, это не имеет прямого отношения к нашей истории.

После жарких и ярких московских улиц, разморенных зноем, утомительно пыльных, внизу в метро было хорошо - сумрачно, прохладно, откуда-то издалека поддувал ветерок, похожий на морской, мороженщица предлагала крепкое неталое мороженое в вафельных стаканчиках, шарканье шагов в длинном сводчатом коридоре звучало как-то сыро, мокро, точно в подводном царстве.

Никите нужно было съездить к своему другу Вадиму Ларионову и дать ему на несколько дней учебник. Вадик был на том же курсе, что и Никита, только учился в другом институте и на дневном отделении.

Подошел состав. Народу на перроне было много. Люди мягко, податливо, большим комом вкатились в вагон - так выдавливается паста из тюбика, и Никита вошел вместе со всеми, стараясь углом Быкова, Быковой, Волосюк, Дубинина, Кольраби и Слоним не угодить в бок строгой очкастой женщине или не смазать загорелого мальчишку по кудрявой растрепанной голове.