Меня представили ему лично. Я присела в глубоком реверансе и вздрогнула, когда его ладонь коснулась моей макушки: показалось, что с этим прикосновением он считывает мои мысли, как это делал Мэйтин.
– Мир волнуется, – сказал принц словами Грайнвилля. – Но волнения напрасны. Ты знаешь, что делать.
Он отвернулся, переключив внимание на Каролайн. Что-то сказал ее отцу на непонятном мне эльфийском наречии. Тот кивнул, а полуэльфийка опустила глаза и покраснела совсем по-человечески. Однако ее смущение было слишком счастливым, чтобы переживать по этому поводу.
Официальную часть можно было считать законченной, но я не ушла. Бродила по залу в одиночестве. Когда я выпала за борт «Крылатого», от желающих пообщаться отбоя не было, а сегодня на меня лишь смотрели со стороны и улыбались. Наверное, статус жертвы более располагает людей, нежели гордое звание героини. Хотя и к сегодняшней почетной жертве внимание было не слишком повышенное. Я не следила специально, но… Следила. Отметила сразу, до чего к лицу ему строгая серая тройка. И само лицо украдкой рассмотрела до мелочей. Казалось, слезы единорога смыли не только каменный налет: морщинок стало меньше, разгладились жесткие складки у рта, глаза посветлели. А может, отдохнул в кои-то веки, выспался…
Кольнуло обидой: я страдаю, а он спит как ни в чем не бывало! Но ведь сама хотела, чтобы ему было хорошо без меня, а боги, если судить по одному моему знакомому, совсем не злы, могли и прислушаться к этому пожеланию…
Боги не злы, им лишь нужно, чтобы все было правильно.
Смежила веки. Нет, не дым. Не слезы. Просто память. Воспоминания о том, от чего я собиралась отказаться. И мечты о том, чего уже никогда не будет, если только…
Открыла глаза и, словно на стену, наткнулась на пристальный взгляд. С вами все в порядке, Бет? Дышите ровнее. Все хорошо. Боги не злы и не размениваются на отравленный шоколад. А мир не рухнет, если кто-то в нем будет счастлив.
Я отвернулась.
Взяла с подноса бокал. В горле пересохло, а сейчас придется много говорить. Объяснять. Объясняться.
– Простите, милорд Райхон, – я вклинилась в беседу ректора с одним из эльфов. – Не уделите мне несколько минут?
Видишь, боже, я больше не убегаю. Я все сделаю. Правильно.
Небольшая комната рядом с залом предназначалась специально для того, чтобы уставшие от праздничной суеты гости могли передохнуть немного. Посидеть в удобных креслах. Поговорить.
Садиться я не стала. Прошлась до закрытого тяжелыми бархатными портьерами окна и обратно. Остановилась перед ректором.
– Милорд, я… – Набрала полную грудь воздуха и выпалила на выдохе: – Вы меня любите?
Он опешил от такого напора, но с ответом не тянул.
– Вы чудесная девушка, – проговорил медленно. – Во многих смыслах чудесная, единорог подтвердит. Вы мне очень нравитесь, и, думаю, я мог бы полюбить вас со временем. Но сейчас… Нет, я вас не люблю.
– Слава богу! – вырвалось у меня.
Этого восклицания он ожидал еще меньше, чем моего вопроса, и я устыдилась неуместной в свете недавних событий радости.
– Простите, милорд. Это так… странно, наверное. Но, помните, вы говорили о мисс Сол-Дариен? О том, что трудно отказаться от старых увлечений? Это не совсем то, но…
– Не нужно ничего объяснять, – прервал он меня. – Помнится, вы говорили, что не считаете меня идиотом.
– Не считаю. Я считаю, что вы… вы самый лучший.
– Так уж и самый? – усмехнулся он. Обида, которую я все-таки ему нанесла, выплеснулась с этой усмешкой, но, на мое счастье, она была не так велика, чтобы нельзя было превратить ее в шутку, а со временем и вовсе забыть.
– Самый, – подтвердила я, не лукавя. – Просто вы слишком хороши для меня.
Вот это я считаю правильным, боже. А теперь можешь присылать свою комету.
Я специально не вернулась после разговора с Оливером в зал, чтобы гнев божий не обрушился на невиновных. Но если комета и пролетела где-то там, волоча за собой пылающий хвост, я не видела ее за задернутыми шторами.
Зато, когда мне почти наскучило ждать, явился Мэйтин собственной персоной. Встал передо мной, сунув руки в карманы джинсов. Вздохнул угрюмо.
– И что ты творишь, позволь узнать?
– Поступаю правильно, – заявила я. – Для меня правильно. И для Эда. И для Оливера. Если не согласен, можешь шарахнуть в меня молнией. Но ты этого не сделаешь, потому что тогда некому будет спасать твой мир. А если посмеешь причинить вред Эдварду, я сама перережу себе вены, и итог будет тем же. Понял?
– Угу, – кивнул он. – Это ты меня сейчас шантажируешь? А с чего ты решила, что я буду во что-то вмешиваться?
– Я нарушила твои условия.
– Они не мои, я говорил. И пока ты ничего не нарушила. С учебой порядок. Личное счастье, если не напортачишь в последний момент, считай, тоже в кармане.
– Ты же сказал, Оливер…
– Я сказал «Оливер»? – возмутился бог. – Я сказал: любимый мужчина. А Райхона ты сама приплела. Ну, я и подумал, что тебе виднее. Или уже не помнишь тот разговор?
Не помнила. Но если он говорит, то так все и было.
Я закрыла горящее лицо руками. Боже, надо же быть такой дурой!
– Не надо, – согласился он.
– Но ты спросил, что я творю…