Остракизм в Афинах

Для IV в. до н. э. у нас есть такие великолепные современные событиям памятники, как шедевры искусства красноречия, политические речи великих аттических ораторов — Демосфена, Эсхина, Гиперида и др. Эти произведения, в отличие, скажем, от исторических трудов, не дают, как правило, связной картины событий и заставляют прибегать к реконструкциям (что само по себе всегда бывает интересным и является одним из факторов частого обращения антиковедов к материалам речей), зато они не имеют себе равных в том отношении, что чрезвычайно ярко и живо, на грани субъективности и тенденциозности (а порой — и за этой гранью) рисуют картину общественной жизни, политической борьбы со всеми ее характерными нюансами. Для V в. до н. э. такого рода памятников, увы, нет, поскольку ораторы еще не записывали и не издавали речи, а произносили их экспромтом. Конечно, если бы, например, до нас дошли подлинные речи Перикла, который имел заслуженную репутацию совершенно непревзойденного оратора, можно представить, какая блестящая информация (мы говорим здесь не столько о голых фактах, сколько о духе политического ораторского искусства, о том, что не произносится expressis verbis, а читается между строк) оказалась бы в нашем распоряжении! Но мы вынуждены довольствоваться риторическими обработками нескольких перикловых речей у Фукидида.

Современные событиям источники, содержащие сведения о политической борьбе V в. — это прежде всего трактаты исторического жанра: труды Геродота, того же Фукидида, Ксенофонта (для самого конца столетия), «Афинская полития» Аристотеля. Эти памятники имеют свою несомненную специфику. С одной стороны они, в отличие от ораторских речей, как раз дают связную картину событий. Поэтому с внешней, чисто фактологической стороны внутриполитическая история Афин в V веке известна, пожалуй, даже лучше, чем в IV-м. Однако, с другой стороны, изложение авторов-историков в подавляющем большинстве случаев (за редкими исключениями, когда оказывались задеты эмоциональные струны того или иного из этих писателей) является сухим, отстраненным, лишенным красочных, столь много говорящих антиковеду нюансов и деталей. Историки классической эпохи (а ведь, наверное, каждый из них, подобно Фукидиду, в той или иной мере рассматривал свой труд как κτήμα ές αίεί) просто не снисходили до подобных «мелочей», считавшихся чем-то самим собой разумеющимся и никому не интересным; они рисовали свои полотна крупными штрихами. Только у первого из них — Геродота — еще не исчез вкус к сочной и характерной подробности. Но, к сожалению, «отец истории» доводит свое повествование лишь до 478 г. до н. э., то есть почти весь V в. остается вне пределов его внимания. Не забудем и о том, что подавляющее большинство вышеназванных историков, чьи труды дошли до нас, писали не специально об Афинах, а лишь касались дел, происходивших в этом полисе, в контексте более общих, панэллинских сюжетов (Грекоперсидские войны, Пелопоннесская война и др.). Естественно, и поэтому тоже они не могли в достаточной мере детализировать свое повествование о внутриполитических афинских событиях, нарисовать целостную картину процессов, происходивших в политической жизни. В частности, такой «гранд», как Фукидид, рассказывая о Пентеконтаэтии, просто пропускает, видимо, считая маловажными для стоящих перед ним задач, почти все крупнейшие события борьбы афинских политических группировок на этом хронологическом отрезке. Он не говорит ни слова даже об остракизмах Кимона и Фукидида, сына Мелесия, хотя эти события имели самое непосредственное отношение к возвышению Перикла, которого наш историк едва ли не боготворит и которому он уделяет очень значительное место в своем труде.

Есть еще такой интереснейший современный источник по всем сторонам афинской действительности, в том числе и по политической борьбе, как комедии Аристофана[812]. О них можно долго говорить, но, чтобы не отклоняться слишком далеко от основной нити изложения, отметим лишь следующее: если Аристофана и можно назвать, как иногда делается в историографии, «зеркалом» жизни Афин V в. до н. э.[813], то зеркало это, во всяком случае кривое, представляющее реалии времени, в которое жил и творил комедиограф, в искаженном, комически-гротескном виде[814]. Кроме того, произведения этого драматурга полны тонкими намеками и аллюзиями на те или иные события, тех или иных персонажей, которые легко улавливались его аудиторией, а для нас уже либо совсем непонятны, либо становятся ясными лишь из объяснений схолиастов или путем сопоставления с информацией, сохранившейся в других источниках. Если бы мы знали о классических Афинах только из Аристофана (допустим, что вся остальная традиция погибла бы), можно сказать, что мы не знали бы о них ничего определенного. К счастью, это не так.