Остракизм в Афинах

Таковы причины внутриполитического характера, по которым институт остракизма на протяжении целых сорока лет почти не применялся. А как влияло на это «затишье» состояние дел в межгосударственных отношениях, точнее, были ли в рассматриваемый период серьезные разногласия внутри гражданского коллектива по внешнеполитическим вопросам? По большей части в этой сфере царило единодушие. После 457 г. до н. э. был достигнут консенсус между Периклом и Кимоном. В период Малой Пелопоннесской войны и позже, во время действия так называемого Тридцатилетнего мира (446–431 гг. до н. э.) серьезных расхождений в области внешней политики почти не наблюдается. Внешнеполитическая линия Перикла (Каллиев мир с Персией, примирение со Спартой, расширение и укрепление Афинской архэ) поддерживалась если не всеми, то явным большинством[909]. Лишь в один момент, насколько можно судить, афинская экклесия превратилась в место серьезных дебатов по внешнеполитическому вопросу. Вопрос этот обострился около 444 г. до н. э. и имел отношение к проникновению Афин в Западное Средиземноморье. Речь идет о борьбе в связи с реколонизацией Сибариса и основанием Фурий[910]. Главными действующими лицами в этой борьбе выступали Перикл и Фукидид, сын Мелесия. Во-первых, каждому из них, конечно, импонировала честь считаться инициатором столь значимой и новаторской панэллинской акции. Во-вторых, были и противоречия принципиального характера. Насколько можно судить, Фукидид стремился к тому, чтобы новая колония стала на деле, а не на словах панэллинской, то есть строилась на принципах равноправия между контингентами из различных полисов-метрополий. Перикл же, естественно, желал упрочить в Фуриях в первую очередь афинское влияние, сделать их инструментом своей западной политики. Интересно, что, хотя во внутриполитической борьбе Перикл и одержал победу над Фукидидом, тем не менее реализовать своих планов в отношении Фурий ему не удалось: колония очень скоро вышла из-под афинского контроля. Выше (гл. III, п. 3) мы высказали предположение, что это могло быть связано именно с деятельностью изгнанного Фукидида, который, не исключено, избрал именно Фурии местом своего пребывания в период остракизма. Как бы то ни было, единственную надежно зафиксированную остракофорию рассматриваемого здесь сорокалетия следует с полным основанием поставить в прямую связь с обострением борьбы по внешнеполитическим вопросам. Данный факт подтверждает закономерность, которая была уже намечена нами на материале предыдущих этапов истории остракизма.

После изгнания Фукидида, сына Мелесия, можно вновь говорить о принципиальном единстве (мы не берем, конечно, в расчет мелкие и частные разногласия) гражданского коллектива по проблемам внешней политики. Такое единство имело место и на протяжении пятнадцатилетнего «единовластия» Перикла, и затем, в первые годы Пелопоннесской войны, когда Афины выступали в основном обороняющейся стороной и никто не мог сомневаться в том, что следует всеми силами держаться против лакедемонян. К концу 420-х гг. до н. э. ситуация изменилась, шансы воюющих сторон примерно уравновесились, дальнейшие перспективы для афинян перестали быть безальтернативными, и, соответственно, вновь дал о себе знать дуализм во внешнеполитической области (группировки «голубей» и «ястребов», Никия и Клеона, а затем Никия и Алкивиада). Это не могло не отразиться и на применении остракизма, и старое оружие было вновь «вынуто из ножен».