Остракизм в Афинах

Одним из наиболее загадочных (мы сказали бы даже, одним из самых странных) нарративных памятников, имеющих отношение к истории остракизма и в целом к внутриполитической истории Афин эпохи Пелопоннесской войны, является речь «Против Алкивиада», входящая под четвертым номером в корпус сочинений оратора Андокида. Как известно, Андокид отнюдь не занимает почетного места в каноне десяти классических мастеров красноречия; скорее, напротив, он признается едва ли не самым слабым из этой «десятки». Собственно, и на стезю оратора он вступил не по внутренней склонности или призванию, а, можно сказать, почти случайно, под влиянием чисто внешних обстоятельств, определивших его политическую карьеру[1047]. Соответственно, не относится он и к числу сколько-нибудь плодовитых древнегреческих авторов и по объему сохранившегося литературного наследия не может идти ни в какое сравнение, скажем, с Лисием, Исократом, тем более с Демосфеном. До нас дошло под именем Андокида лишь четыре речи[1048], неодинаковых по объему и представляемой ценности. Первая из них — большая речь «О мистериях»; это, бесспорно, лучшее произведение Андокида, один из важнейших источников, повествующих о религиозно-политических судебных процессах, имевших место в Афинах в 415 г. до н. э. (сам Андокид был непосредственным участником этих событий). Затем следуют речи «О своем возвращении» и «О мире с лакедемонянами», меньшие по объему и значительно уступающие первой по художественным достоинствам и по информативности. Но наибольшее значение для нас в контексте настоящего исследования имеет четвертая речь корпуса Андокида.

Эта речь «Против Алкивиада» порождает весьма значительное количество проблем и сложностей, встающих перед исследователями. Если исходить исключительно из текста речи, не привлекая пока никаких соображений внешнего порядка, контекстом ее произнесения оказывается последняя афинская остракофория[1049], которую мы выше датировали 415 годом до н. э. А само лицо, произносящее речь, выступает как один из основных «кандидатов» на изгнание, наряду с Алкивиадом и Никнем (имя Гипербола, как ни парадоксально, в памятнике даже не упоминается). Таким образом, данный текст имеет к остракизму не просто самое непосредственное отношение, но, пожалуй, более непосредственное, нежели какое-либо другое произведение античной нарративной традиции[1050]. Целесообразно поэтому кратко остановиться на содержании интересующего нас сочинения.

Речь, как водится, начинается с риторического вступления, «зачина» общего характера (IV. 1–2), в котором говорящий (мы не будем называть его Андокидом, поскольку, как увидим ниже, вопрос о том, кто в действительности произносит речь, в высшей степени сложен и спорен) указывает на трудности и опасности, характерные для жизни политического деятеля, и в то же время подчеркивает позитивную роль политиков в государстве. Тут же обрисовывается общая ситуация момента: идет «состязание» (αγών), результатом которого станет десятилетнее изгнание одного из участников, а участниками этими являются Алкивиад, Никий и сам говорящий.

Затем (IV. 3–6) следует развернутая и жесткая критика института остракизма, на характеристике которой мы подробнее останавливаемся в заключении к данной работе. Остракизм объявляется установлением, противоречащим общепринятым правовым принципам, а, кроме того, предоставляющим широкий простор для деятельности гетерий и ударяющим в первую очередь по лучшим гражданам, но в то же время не наносящим существенного вреда дурным. Здесь же говорится о том, что якобы ни в одном другом полисе, кроме Афин, остракизм не практикуется.

В следующем отрезке речи, представляющем собой ее основную часть, активно используется аргументация, характерная для памятников судебного красноречия. Перед ответчиком в дикастериях стояли две основные задачи: во-первых, оправдаться от возводимых на него обвинений, а во-вторых — максимально дискредитировать в глазах судей обвинителя. Именно по таким канонам строится изложение и в интересующем нас тексте. Вначале (IV. 7–9) говорящий призывает слушателей к объективности и беспристрастию во время выступлений сторон, кратко опровергает обвинения в своей «ненависти к демосу» и «склонности к распрям» (μισοδημίας και στασιωτείας); под этими категориями, бесспорно, следует понимать антидемократические убеждения и участие в подрывных группировках типа гетерий. Главным доводом для произносящего речь служит тот факт, что он выдержал уже четыре судебных процесса и во всех был оправдан, а, следовательно, заведомо является невиновным.