Остракизм в Афинах

В традиции об остракизме, по наблюдению авторов заключения, прослеживается несколько конкурирующих точек зрения на цель института остракизма. У различных писателей он оказывается то средством борьбы между политическими группировками, то механизмом контроля гражданского коллектива над властной элитой, то установлением, принятым во избежание реставрации тирании, то наказанием за разного рода проступки в правовой и этической сфере. Весьма редко в литературе классической эпохи встречаются оценки остракизма. Среди этих оценок есть и подчеркнуто критические (первый пример — IV речь корпуса Андокида), и амбивалентные (ряд мест в «Политике» Аристотеля). Однозначно позитивное отношение к остракизму обнаруживается только у Демосфена (XXIII. 204–205). Этот последний пассаж (на наш взгляд, достаточно проходной) авторы рецензируемой работы вообще считают ключевым для понимания рассматриваемого института, в чем мы не можем с ними согласиться, тем более что оратор здесь даже не употребляет самого слова «остракизм».

Далее в заключении отмечается, что в нашем распоряжении чрезвычайно мало документальных свидетельств по истории остракизма (не считая, конечно, самих острака). В IV в. до н. э., когда исторический интерес к «суду черепков» как таковому стал по-настоящему серьезным (до того интересовались разве что конкретными перипетиями отдельных остракофорий), документов, относящихся к этой процедуре, уже практически не существовало. А те немногие, которые еще сохранялись в архивах, впервые были использованы Андротионом, заложившим основание для дальнейшего изучения остракизма. Поэтому, кстати, авторы (правда, осторожно) высказывают мысль, что в вопросе о времени введения остракизма может оказаться прав именно Андротион, а не Аристотель, хотя подобная точка зрения в настоящее время совершенно непопулярна в мировой историографии.

Завершая изложение анализом принципиального вопроса об изначальной функции остракизма, как она предстает на основе сопоставления всех категорий вошедших в том источников, П. Зиверт (именно он взял на себя написание этого последнего раздела заключения) высказывает следующие соображения. Появление остракизма было обусловлено стремлением афинского демоса ограничить престиж и влияние аристократических лидеров, установить в полисе демократическое равенство. Что же касается связи остракизма с угрозой установления тирании, то этот частый в традиции мотив, по мнению автора, является поздним и неаутентичным. Подобный взгляд на причины и цели учреждения рассматриваемого института представляется нам чрезмерно узким и односторонним: он однозначно привязывает остракизм к контексту демократических Афин V в. до н. э., что, судя по всему, не вполне правомерно, поскольку исторические истоки «суда черепков» следует искать в реалиях архаической эпохи[325].

Давая общую оценку коллективной монографии «Свидетельства об остракизме», необходимо иметь в виду следующее обстоятельство. Как мы уже отмечали выше, для современного этапа изучения данного института характерно известное «измельчание» проблематики, концентрация внимания специалистов на частных аспектах и мелких деталях его истории; в то же время ощущается явный дефицит обобщающих исследований, которые сыграли бы роль синтеза накопленной информации и основой для дальнейших шагов по ее трактовке. К сожалению, не стала исключением из этого правила и рассматриваемая здесь книга. Ее авторы, на наш взгляд, опять же увлекаются детализацией и нюансировкой в ущерб постижению принципиальных и действительно важных проблем. Монография дробится на мелкие главки (многие из них занимают не более 2–3 страниц); исследователи подробно до многословности разбирают коротенькие пассажи античных писателей. В результате за деревьями становится не видно леса, и читатель задается недоуменным вопросом: а для чего, собственно, проделан столь большой объем работы? Ведь выводы, которые делаются на ее основе, трудно назвать новыми и оригинальными; они в основном лежат в русле тех воззрений на остракизм, которые являются наиболее «ортодоксальными» на сегодняшний день. Во всяком случае, нам не удалось найти в книге практически ни одной важной идеи, которая в той или иной форме не высказывалась бы ранее.