Поздно ночью я никогда не ем, разве что в самых крайних случаях, но я все равно поплелся на кухню, где выпил стакан молока и печально обозрел остатки, словно страдалец на кладбище, где покоится прах его возлюбленной. Затем поднялся к себе и лег спать.
Проснулся я поздно. За завтраком Фриц рассказал о пропущенном мной обеде, но я проявил интерес лишь из вежливости: вчерашняя еда особо меня не волнует. Просматривая газету, я раскрыл рубрику объявлений, чтобы проверить, появилось ли то, что я подал вчера. Оно там было и, на мой взгляд, смотрелось весьма неплохо. Перед отъездом я немного прибрался в кабинете, поскольку утро обещало быть не ахти каким.
Одна из мелочей, питавших мои сомнения относительно Мануэля Кимболла, заключалась в том, что объявление о слесаре подали в офисе на Нижнем Манхэттене. Разве не удобнее было бы – даже планирующий убийство не будет пренебрегать удобством – обратиться на Таймс-сквер или Сто двадцать пятую улицу? Но конечно же, подобное возражение было несущественным, всего лишь одной из тех мелочей, что приходят в голову, когда ищешь, за что зацепиться. Да и в любом случае я не рассчитывал на что-либо серьезное, занявшись этим объявлением.
Я отправился в отдел тематических объявлений «Таймс» на Нижнем Манхэттене. Попытаться выяснить там, кто принимал объявление два месяца назад, что за тип его подавал, а потом звонил узнать, не откликнулся ли кто, – это все равно что спрашивать спасателя на Кони-Айленде, не помнит ли он того лысого парня, что приходил на пляж в День независимости. По пути я остановился у конторы окружного прокурора и прихватил с собой Пэрли Стеббинса вместе с его значком, но пользу это принесло только Стеббинсу, поскольку я обязался купить ему выпивку. После раскопок в архиве я выяснил, что объявление появилось в номере от шестнадцатого апреля, и хотя сей факт не портил общей картины, выпивки он, на мой взгляд, не стоил.
Я отвез Пэрли обратно в храм правосудия и двинулся на Салливан-стрит.
Миссис Риччи впускать меня явно не собиралась. Она лично вышла на звонок и приняла хмурый вид, стоило ей увидеть меня. Я оскалился и сообщил, что приехал пригласить Анну Фиоре покататься, и вел себя как настоящий джентльмен в ответ на все ее изречения, пока она не навалилась на дверь так, что мой ботинок, предусмотрительно выставленный вперед, едва не выскользнул. Тогда я взял деловой тон:
– Послушайте, миссис Риччи, подождите минуточку! Вы ведь можете выслушать меня, пока переводите дух? Да послушайте же! У Анны неприятности, но не из-за нас, а из-за полиции. Из-за фараонов. Она сообщила нам кое-что, и это может доставить ей серьезные проблемы, если пронюхает полиция. Они пока не знают, и мы не хотим, чтобы узнали, но они кое-что подозревают. Мой шеф хочет научить ее уму-разуму. Он просто обязан. Вы хотите, чтобы она отправилась в тюрьму? Ну давайте же, бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство.
Она сверкнула на меня глазами:
– Вы же врете!
– Нет. Что вы! Спросите Анну. Проверьте.
– Ждите здесь.
– Разумеется.
Она захлопнула дверь, а я уселся на верхней ступеньке и закурил сигарету. Была суббота, и улица вновь превратилась в сумасшедший дом. Мне заехали по ноге мячом, а барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть, но в остальном зрелище было занятным. Я только отшвырнул в сторону окурок, как сзади раздался шум открываемой двери. Я встал.
Вышла Анна, в шляпке и жакете. Миссис Риччи, стоя за ней на пороге, провозгласила:
– Я позвонила мисс Маффеи. Она говорит, вы порядочный человек, но я все равно не верю. Если вы вовлечете Анну в беду, мой муж убьет вас, ее отец и мать умерли, и она хорошая девочка, даже если у нее и тараканы в голове.
– Не беспокойтесь, миссис Риччи. – Я изобразил подобие улыбки для Анны. – Не хочешь ли прокатиться?
Она кивнула, и я провел ее к «родстеру».