ОстротА. Записки русского бойца из ада

Мина не взорвалась. Упала где-то тут, неподалеку, но взрыватель не сработал. Ну что же, значит, пока судьба мне благоволит, ОстротА только пошаливает — это была не моя мина и не мина для тех, кто сейчас находится со мной в одном укрытии. Упомянутый звук шлепка, изданный миной при вхождении в рыхлую и влажную землю, должен был быть куда тише, нежели грохот взрыва, поэтому для кого-то этот прилет вполне себе мог быть последним, а не стал. Хорошо-то как, благостно на душе от этого. Когда ты мог умереть, но не умер.

Да и в целом чувство благости, которое дарит тебе война, сложно с чем-то сравнить. Обычно мы живем жизнью, в которой от нас почти ничего не зависит — ходим в офис или на другую опостылевшую работу, на которой, если нас не будет, нас легко заменят на кого-нибудь еще. Может быть, что от этого станет даже лучше.

Современный человек в обычной жизни, во всяком случае, большинство, не может отвязаться от мысли, что он просто муравей среди таких же. Каждый убежден, что он особенный, неповторимый и самый-самый, но большие города (да и жизнь в целом) шепчут тебе на ухо, что нет, это все вовсе не так. Что останется от тебя, когда ты умрешь? Максимум квартира, в которую заедут твои внуки, поморщат нос от «бабкиного запаха» и начнут делать ремонт. Это тот максимум, который мы можем дать этому миру, будучи стандартным представителем рода человеческого.

Но все меняется, когда ты становишься солдатом. Знаете, у Гумилева даже был стих на эту тему: «…Cвято дело величавое войны, серафимы, ясны и крылаты, за плечами воинов видны». На войне человек становится вершителем судеб других людей, меняющим реальность и бытие прикосновением своих рук. Один твой боевой вылет, и человечество уже изменилось: у одного противника могли быть сотни, тысячи потомков — и детей, и внуков, и правнуков. Но их уже не будет, потому что в твои руки попало перо, которым пишется история человечества. Или те бойцы, которых завели в разрушенный дом. Их же уже могло не быть на свете. Если бы на наше скопление обратили внимание и «носатый» действительно закинул снаряд в тот обрушающийся домик, то к Творцу приблизился бы уже экипаж танка, стерший с лица земли и переписавший историю их семей, близких, городов и даже России.

Что мы, что наши противники — мы меняем мир, пишем его будущее. Может, многие не чувствуют этого, просто зарабатывая тем, что они умеют делать. Или просто получают удовольствие от происходящего, что тоже немаловажно. Но есть и те, кто понимает истинные масштабы и истинное влияние того, что происходит здесь, в разрушенных домах, погребах и окопах.

Хотя со стороны наше времяпрепровождение может показаться абсолютно бессмысленным. Что мы сейчас делаем? Просто ждем окончания обстрела, чтобы парни могли пойти дальше, к Угледару, и там приступить к охране позиций. Нас тем временем продолжают пытаться убить. Об этом напоминал не только работающий миномет, но и дрон, который пролетел вдоль улицы, очень невысоко и близко к нашим окнам. Совсем страх потеряли, черти, летают как у себя дома! Чувствуешь себя человеческим повстанцем во вселенной Терминатора, которая мне уже вспоминалась, прячущимся от восставших роботов. Нужно что-то с этим делать.

Я направил антидроновую пушку в окно, запустил ее и продолжил лежать, размышляя о чем-то высоком. Это, конечно, не принесет мне особого успеха и не приземлит десяток дронов, но и лишним не будет — какие-никакие, а помехи от этой шайтан-трубы исходят, пусть им сигнал подпортит, замажет качество передаваемого на пульт сигнала. Пусть пострадают.

Взрывов не было слышно уже несколько минут, и я решил отчитаться перед начальством о положении заступавших групп.

— Командир, я Граф. Парни размещены в нескольких домах вдоль первой улицы, пересидели обстрел. Ждем дальнейших распоряжений. Как принял?

— Граф, принял тебя. Мы неподалеку, скоро выдвинемся в вашем направлении. Встретишь нас? Прием.

— Встречу.

— Выдвигайся минут через пятнадцать.

Шипящая рация замолчала, а я был даже немного огорчен — через пятнадцать минут надо будет подниматься и опять пилить на улицу, а мне было хорошо и здесь. Картинкой можно было почти залюбоваться — на черном фоне выделялся только чуть более светлый оконный квадрат, куда был направлен ствол мерно жужжащей и отпугивающей всякую летающую нечисть пушки. Но сейчас даже любоваться не хотелось — все, что я делал, это время от времени поглядывал на часы и думал о том, как недолго мне еще осталось находиться в этом уютном гнездышке, за стенами которого летали и роились дроны, мины и прочие опасные для здоровья предметы.

— Оставь нам рацию свою, Граф, а то вообще без связи останемся, — попросил Тесьма из другого угла оккупированного нами домика. Во время обстрела парни достаточно бурно обсуждали происходящее, но уже долго не давали о себе знать, устроившись где-то на дощатом полу.

— Я командирам скажу, что-нибудь порешают. Мне моя нужна.