Читаем ОстротА. Записки русского бойца из ада полностью

Спустя некоторое время часть оказавшихся на этой позиции бойцов собрались на совет, чтобы решать, что предпринять в сложившейся ситуации. Кабель уже проверили внутри, посмотрели рубильник, который был прибит к одной из поддерживающих потолок опор — все тщетно. Проблема была в кабеле, который тянулся от ближайшей деревни к нам через поле — он явно уже неоднократно был перебит осколками, а затем скручен обратно и перемотан изолентой, а дождь просто закоротил попорченную полевку.

— Я могу слазить и восстановить, — предложил я, поняв, что задача, в принципе, не стоит и выеденного яйца. Ранее мне приходилось работать с электрикой и в куда более сложных форматах, чем ремонт одного-единственного провода, да и в целом вылезти из четырех стен и размяться, пусть и под обстрелом, представлялось мне хорошей идеей.

— Давай я тебе сейчас всеку, чтобы ты понял, что такое больно и тебе туда больше не хотелось, — буркнул Центурион.

В принципе, в его словах была даже своего рода мудрость — отсутствие страха было обусловлено тем, что адекватно оценить последствия риска я не мог. После каждого ранения у меня становилось все меньше и меньше желания куда-то лезть, да и реакция уже успевшего сильно пострадать от войны Македонца этим, в общем-то, и объяснялась. К моменту написания этих строк я уже испытывал страшную боль, получив одно из наиболее неприятных ранений, что в целом не убавило энтузиазма, но заставило быть куда осторожнее.

В конечном итоге восстанавливать кабель отправился Гера в компании Кондрата. До какого-то момента меня это угнетало, но затем кипучая энергия нашла выход — ремонтный отряд дозвонился на мобильник Македонцу и сообщил, что им нужна помощь. Да, на тот момент раций, даже самых дешевых и аналоговых, в нашем распоряжении не было, и приходилось пользоваться тем, что под рукой. А именно — нормально работающей на фронте сотовой связью.

Услышав это, я моментально оживился.

— Пойду? — с некоторой насмешкой спросил я у Македонца. Желающих все равно особо не было, поэтому и вариантов — тоже.

— Ну иди… — сказал старший позиции и отправился куда-то вглубь блиндажа.

— Что, отправляюсь? — крикнул я вслед, и ответа не прозвучало. Что ж, значит, пора.

Грязь под нашими сапогами


На выходе из блиндажа была огромная лужа. Это и неудивительно — дверь открывалась прямо в окоп, просто траншея в земле, что проложили по жирной, рыжей, глинистой почве. Все, что падало с неба вниз, стекало сначала в нее, а затем ниже, к порогу. Это было липкое, вязкое месиво, которое плотно облепляло берцы и будто хватало за них, заставляя с трудом совершать каждый новый шаг.

По слепленным из грязи ступеням я выскочил наверх, на поверхность, сжимая в руках автомат, и почти сразу соскользнул вниз в другой окоп, что вел в сторону Геры (во всяком случае, я так предполагал). У выданной мне робы грязно-коричневого цвета был один существенный плюс — ее было совершенно не жалко. Приземлившись на дно следующей траншеи, я быстрым шагом, хлюпая и намокая под моросью, уже пошел было вперед и сделал несколько десятков шагов, как услышал истошный вопль.

— Гуса-а-ар!!! — орал кто-то со стороны блиндажа. — Гуса-а-а-а-ар!!!

Я опрометью бросился назад, к позиции.

Самым сложным было залезть обратно на глиняную стену, с которой я только что съехал вниз. Упора не было, окоп был выше меня, отвесная стена из глины высотой метра два. Со второй или третьей попытки я хорошо зацепился, подтянул себя наверх и перевалился на ровную поверхность, что тоже уже начала превращаться в жижу, и спустился к входу в блиндаж.

Центурион встретил меня выпученными белесыми глазами, в которых читались тонны негодования, перекошенным лицом и тоннами трехэтажного мата. Не то чтобы меня это сильно впечатлило, но по некоторым словам я понял, что мне нужно было взять с собой моток кабеля, который и надо было отнести Гере, а когда я спросил о том, выходить мне или нет, то старший меня просто не услышал. Можно было бы долго и в подробностях описывать монолог и выражение лица Македонца, который успел оправиться от вчерашней растерянности, но вместо этого я продолжу повествовать о своей вылазке, что началась с этой небольшой неприятности.

Я примерно представлял, где кабель уходит в сторону деревни и где в теории может быть Гера. Однако когда я поднялся из сети окопов на поле, то понял, что низкий туман заволок все в зоне видимости. С одной стороны, это хорошо, куда меньше шансов на то, что меня заметят. С другой — сейчас мне придется ползти вперед, ожидая мину, что может в любую минуту сорваться с низкого неба вниз и раскидать меня по окружающему ландшафту, и ползти в направлении, которое мне представляется крайне сомнительным. Ни Геры, ни Кондрата я не видел, да и не должен был. Они наверняка тоже делали все, чтобы их не засекли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное