Остров

– А я и не уверена, что нравится, – ответила Мария. – Вечно глядит на меня так, будто сквозь меня смотрит, словно меня тут и нет вовсе. Но Киритсис поднимает настроение отцу, а это хорошо.

Но Фотини задумалась о том, что это кажется странным: Мария постоянно возвращается в разговоре к этому человеку, хотя вроде бы он ей и не по душе.

Через несколько дней после первого визита Киритсиса оба врача составили наконец список больных, которых сочли подходящими для нового курса лечения. Среди прочих было и имя Марии. Она молода, здорова, заболела недавно и во всех отношениях представляла собой идеальную кандидатуру. И все же по каким-то причинам – их Киритсис не мог бы объяснить даже самому себе – ему не хотелось включать ее в первую группу, которой уже через несколько месяцев предстояло начать новые инъекции. Он пытался справиться с этим иррациональным чувством. После того как много лет подряд он сообщал о страшном диагнозе людям, заслуживавшим лучшего, он научился не относиться ко всему слишком эмоционально. Подобная объективность делала его иногда излишне хладнокровным. И хотя доктор, в широком смысле, трудился во имя человечества, люди, которых он лечил, находили его холодным.

Киритсис решил сократить список с двадцати человек до пятнадцати, чтобы в течение нескольких месяцев более внимательно наблюдать за всеми и определиться с дозой лекарства. Из последнего списка он вычеркнул имя Марии. Ему незачем было объяснять свое решение кому бы то ни было, но он понимал, что это, пожалуй, первый поступок за всю его врачебную практику, который он совершил, руководствуясь отнюдь не разумом.

Киритсис твердил себе, что это лишь в интересах самой Марии. Пока что слишком мало известно о побочных эффектах новых препаратов, и он не хотел, чтобы Мария оказалась на первой линии фронта в этом эксперименте. Успеется.

Однажды утром в начале того лета, когда лодка шла от Крита к островку, Киритсис спросил Гиоргиса, бывал ли тот на Спиналонге дальше, чем на берегу перед крепостной стеной.

– Конечно нет, – с удивлением откликнулся Гиоргис. – Мне это и в голову не приходило. Такое не разрешается.

– Но ты мог бы навещать Марию в ее доме, – сказал доктор. – Риска тут почти никакого.

Киритсис, теперь хорошо знавший, как именно развивается болезнь Марии, понимал, что шанс Гиоргиса заразиться от дочери – один к миллиону. На поверхности плоских пятен на коже Марии бацилл не было, и если Гиоргис не стал бы контактировать напрямую с какой-то раной на коже дочери, теоретически он никак не мог подхватить лепру.

Гиоргис задумался. Ни ему, ни Марии в голову никогда не приходило, что они могли бы проводить время вместе в доме Марии. Это ведь было бы намного приятнее и удобней, чем встречаться на берегу, где зимой дули резкие ветра, а летом палило солнце. Лучше ничего и не придумаешь.

– Я поговорю с Никосом Пападимитриу об этом и узнаю, каково мнение доктора Лапакиса, но не вижу причин к тому, чтобы не допустить такого.

– Но что подумают в Плаке, если узнают, что я хожу прямо в колонию, а не просто доставляю припасы на берег?

– Ну, на твоем месте я бы об этом помалкивал. Ты знаешь не хуже меня, как на все это смотрят люди на Крите. Им ведь кажется, что проказа передается при простом рукопожатии или ее вообще можно подхватить, оказавшись в одной комнате с больным. Так что если им станет известно, что ты пьешь кофе в том самом доме, где живет больной человек… думаю, последствия не заставят себя ждать.

Гиоргис лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что доктор Киритсис прав. Он слишком хорошо знал все предрассудки относительно проказы, он столько лет подряд выслушивал слова невежественных глупцов и даже тех людей, которые назвали себя его друзьями. Но как было бы здорово посидеть рядом с милой дочерью за чашкой кофе или стаканчиком крепкого узо. Неужели такое действительно возможно?

Киритсис в тот же день поговорил со старостой острова и спросил мнения доктора Лапакиса. И когда вечером он снова увидел Гиоргиса, то уже смог сообщить ему, что визиты к дочери официально одобрены.

– Так что если тебе захочется пройти через тот туннель, – сказал Киритсис, – ты можешь это сделать.

Гиоргис просто не верил собственным ушам. Он давным-давно не ощущал такого радостного волнения, он горел нетерпением, ему хотелось увидеть Марию и рассказать о предложении Киритсиса. И едва утром в ближайшую пятницу Гиоргис сошел на берег, как Мария поняла, что случилось что-то хорошее, – отец буквально сиял.

– Я могу прийти к тебе в гости, домой! – выпалил он. – И ты сможешь угостить меня кофе.

– Что? Прямо сейчас? Поверить не могу… Ты уверен? – недоверчиво откликнулась Мария.

Вроде бы событие выглядело самым простым, но оно было истинной драгоценностью. Гиоргис, как его жена и дочь до него, с трепетом вошел в темный туннель, который вел сквозь мощную крепостную стену. Когда же он снова вышел на яркий свет колонии прокаженных, для него поселок стал таким же открытием, как и для них.