Остров

То была ночь накануне отъезда Софии в Афины, где она собиралась начать новую жизнь в качестве студентки университета. Ее чемодан нужно было отвезти всего лишь на несколько сот метров вниз по дороге, к порту, и погрузить на паром, а его следующей остановкой, как и следующей остановкой самой Софии, должна была стать столица Греции, в трехстах километрах к северу. Решение Софии расправить крылья сопровождалось в равной мере и тревогой, и страхом. Раньше в тот самый день она с трудом преодолела искушение распаковать все до единой свои вещи и вернуть их туда, где они всегда были: одежду, книги, ручки, будильник, радиоприемник, фотографии. Покидать известное ради неведомого было трудно. София видела в Афинах нечто вроде ворот в мир приключений или в мир несчастий. Ничего среднего восемнадцатилетняя София и представить не могла. Каждая клеточка ее тела ныла от предчувствия тоски по дому, но пути назад уже не было. В шесть часов она вышла, чтобы повидаться с друзьями, попрощаться с людьми, которых оставляла здесь. Это могло помочь ей отвлечься.

Когда София вернулась, около одиннадцати вечера, она увидела отца, нервно шагавшего по комнате. Мать сидела на краешке кресла, так крепко сжимая руки, что у нее побелели костяшки пальцев. И каждая мышца ее лица была напряжена.

– Вы еще не спите! Извините, что так задержалась, – сказала София. – Но вам незачем было меня дожидаться.

– София, мы хотели поговорить с тобой, – мягко начал отец.

– Почему бы тебе не сесть? – предложила мать.

София сразу же ощутила неловкость.

– Как-то это уж слишком официально, – откликнулась она, падая в кресло.

– Просто мы чувствуем, что ты должна узнать еще кое-что, прежде чем завтра уедешь в Афины, – сказал отец.

Теперь настала очередь матери. В конце концов, это ведь была ее история.

– Даже не знаю, с чего начать, – произнесла она. – Но мы решили рассказать тебе кое-что о нашей семье.

В ту ночь София узнала все, точно так же, как Фотини рассказала это Алексис. Ничто не подготовило Софию к подобному рассказу, она никогда не улавливала ни малейшего намека, у нее не возникало никаких подозрений, – и она оказалась абсолютно не готовой к таким открытиям. Теперь ей казалось, что она стоит на высокой горе, созданной многими слоями тайн, нараставшими в течение тысячелетия, и каждый обломок камня врастал в предыдущие. И они скрывали от нее все до мелочей. Это выглядело как некий заговор.

Когда София немножко подумала, то поняла, что и в самом деле вокруг нее были десятки людей, знавших об убийстве ее настоящей матери, но каждый из них умудрялся все эти долгие годы хранить молчание. Но как же насчет слухов и сплетен, которые должны были возникнуть? Может быть, знавшие Софию люди на самом деле до сих пор шептались за ее спиной, когда она проходила мимо: «Бедная девочка… Интересно, узнает ли она когда-нибудь, кем был ее отец?»

София как будто услышала злобный шепоток, тихий говор насчет проказы: «Вы только вообразите, – должно быть, говорили люди, – не один, а целых два случая в одной семье!»

И София в блаженном неведении многие годы несла на себе это клеймо, ничегошеньки не подозревая. Болезнь, уродующая тело и лицо, распутная мать, отец-убийца… Софию переполнило отвращение. Да, ее неведение было истинным благословением.

София никогда не сомневалась в том, что она дитя вот этих двоих, сидевших перед ней. Да и с какой бы стати? Она всегда полагала, что в ее внешности отразилась внешность обоих родителей, Марии и Киритсиса. Да и люди так говорили. Но у нее было не больше кровной связи с человеком, которого она всегда называла отцом, чем с любым прохожим на улице. София любила своих родителей, не задаваясь вопросами, но теперь, когда они оказались не ее родителями, изменились ли ее чувства к ним? За какой-нибудь час вся история ее жизни переменилась. Она рассеялась за спиной Софии, и когда девушка оглядывалась назад, то видела только пустоту. Чистый лист. Ничто.

София выслушала все молча, и ей стало плохо до тошноты. Но она даже на минуту не задумалась о том, что могли чувствовать Мария и Киритсис и чего им стоило после стольких лет рассказать ей всю правду. Нет, это была только ее история, ее жизнь, которую они создали обманом! София разгневалась.

– Почему вы раньше ничего не говорили?! – закричала она.

– Мы хотели тебя защитить, – твердо ответил Киритсис. – До этого момента незачем было тебе все это знать.

– Мы любили тебя как родную – так же, как любили бы тебя твои отец и мать, – умоляюще произнесла Мария.

Она и без того была в отчаянии, потому что ее единственное дитя уезжало далеко-далеко, в университет, а теперь и вовсе потерялась, потому что девушка, стоявшая перед ней и смотревшая как чужая, не хотела больше видеть в Марии свою мать. За долгие годы как-то забылось то, что София не была их собственной плотью и кровью, это давно уже не имело никакого значения, они любили ее сильнее еще оттого, что не смогли обзавестись собственным ребенком.