Остров

Беспорядок кухонного хозяйства заставляет Диму приступить к уборке. Он моет тарелки, ложки. Кастрюли. Переставляет с места на место предметы, приводя строй утвари к гармонии. Меняет коричневые и пыльные газеты, устелившие полки, на белую бумагу. Глянцевую. «А ложки? Потри их шкуркой, чтоб блестели, — советует Варвара. — Смотри, как потемнели». Мальчик хватает приборы и усердно трет. Они, покрываясь царапинами, светлеют. Споласкивая, Осталов разглядывает вензеля на основаниях. «Что ж ты наделал?! — всплескивает ладонями Софья. — Это же — серебро!»

Огорченный, Дима сидит на кухне. Лариса колотит деревянным молотком по мясу. Заговаривает. О няне Любе. Называет неграмотной и неумной — мальчик соглашается. «Ее ни в один дом приличный на порог не пустят». Да, да, не пустят. «Такая и украсть может». Может, может.

Утром — Любанчик. «Что ж ты с Ларкой во всем соглашался?» — «А я — нарочно». — «Я так и думала. Правильно».

Осталова стремится достигнуть порядка в комнате. Нанимает людей. Первой «помощницей» после рождения сыновей становится Надя — почтальон, живущая на последнем этаже. Муж ее — в прошлом шофер, а теперь приемщик стеклотары в овощном магазине. Витя — сверстник братьев.

Чтобы мальчики выросли «настоящими парнями», им, по убеждению Анны Петровны, необходимо дружить с ребятами из «трудовых семей». Для развития добрых отношений с Витей Осталова устраивает «эскимосские сани». Она запрягает спаниеля в санки, Дима, Сережа, Витя барахтаются в санях. «Джиппи! Джиппи!» — просяще зовет Анна. Собака тужится, хрипит, сдавливая горло ошейником. Сдвигает санки. Ребята едут. Переворачиваются. Джипка, разыгрывая лютую ярость, набрасывается на детей. Покусывает. Весело всем.

Надя приходит убирать квартиру. После нескольких уборок Осталова не может отыскать обручальное кольцо, пачку облигаций, шестьсот рублей (донехлопьевских). «Не пойман — не вор», признано в семье Осталовых, а словами Марианы Олафовны: «Сам не видел — не говори». Надя продолжает убирать в дежурства Осталовых квартиру, а в их комнате — по мере нарастания беспорядка. Теперь пропажу обнаруживает Софья Алексеевна: «Я видеуа, как Надя, когда развязывауа белье, своровауа простынь». Анна обрушивается на старуху с упреками: «Женщина бедная! Муж — пьяница! Даже если и взяла, ну что с того?! Нам-то хуже не будет?» Это действительно так. Софья не возражает, а лишь поджимает губы в сарказме и кивает головой, что означает: «У вас седая гоуова, а ум еще дитя».

Надя отдаляется от Осталовых. Пытаемая раковыми болями, больше года мечется женщина на своей кровати. Пьяный муж не в силах подать ей воды. Сынок — «любимый, единственный» — сетует, забившись в угол: «Ай, да не кричи так, мама! Умерла бы ты поскорее!» Мариана Олафовна подымается на пятый этаж и ухаживает за Надей.

Анна Петровна возвращалась домой в одиннадцатом часу. Августовский вечер захлебывался в ультрамарине. Рядом с домом Осталовых квадратный сад. Через сад — дом. Стена его глухая — красная. По ней растет виноград. Вьется по стене, по веревкам, по леске. Проволоке. Дети ищут в листьях ягоды, но их нет. Штукатурка на стене местами осыпалась, обнаружив кирпичи. Кое-где она выпучилась: ударишь ногой — исходит пылью, как растоптанный дождевик. Ограду сада часто меняют. Ни на одной не останавливаются. Замена — каждую весну. Толстые железные пруты меняют на прутики. Черную краску — на салатную.

В распахнутых воротах сада стояла девочка. Под носом ее присохли грязные сопли. Безгрешные, как у котенка, глаза были немного раскосые. Осталова удивилась одинокому ребенку. На шее у девочки висел на бельевой резинке ключ. Большой и старый, на тоненькой грязной шейке плохо одетой девочки он выглядел как сказочный, который единственный способен, может быть, отпереть таинственную заплесневелую дверь, за которой будет много ласки. Еды и ласки.

Девочку зовут Дусей. Живет она с мамой и братом в полуподвале. «Мама ушла с каким-то дядей, Митя — в больнице». Дома — крысы. Девочка их боится и ждет, не появится ли откуда-нибудь ее мама.

Осталова дошла с девочкой до ее дома, оставила ее матери записку и привела Дусю к себе. Сыновья уже спали. Софья Алексеевна, на стуле сидя, задремала, уронив на пол книгу и очки. Анна оставила девочку в комнате, а когда вернулась с тарелкой разогретого супа, Дуся уже спала. «Чья это девчоночка?» — спросила Софья, разлепив веки. Пытаясь объяснить тете, как познакомилась с ребенком, Осталова разбудила бы детей, поэтому она коротко написала все на бумаге и подала тетушке очки, а подняв с полу книгу, прочитала название «Миллион блюд из сухарей». Отложив записку, Софья ничего не сказала, только скорбно улыбнулась, что было, конечно, одобрением.