Остров

— Грелся, Нат. Холодно. Я до Серого переулка дошел, потом до стройплощадки. Везде темно, Игоря нет.

— Он дома, — сказала Натка, хотя ее так и подмывало послать его по какому-нибудь заковыристому маршруту, чтобы пострадал, померз, потерзался.

— Как? — удивился Лаголев.

— Уже с полчаса.

Натка повернулась и зашаркала наверх. Объяснять ему еще! Раздражение к мужу вернулось. Хорошо, хоть сам не потерялся. А мог. Она тоже — с чего вдруг подпрыгнула и побежала искать? Дура набитая.

— Ты серьезно? — спросил снизу Лаголев.

Натка через перила посмотрела вниз, на его задранное лицо. Из-за расстояния и света оно выглядело пятном с провалом рта.

— Да.

— Как же он мимо меня?

Этот вопрос ответа не требовал. Господи, ну, слепой ты, слепой, чего об этом спрашивать? Зрение лечи.

В коридоре поблескивала свежая лужа, в ванной ведро и швабра были кинуты как попало, полотенце для рук лежало на полу.

— Игорь!

Скинув сапожки, Натка зашла к сыну. Вымыто, конечно, было плохо, но, по крайней мере, она увидела, что пол в центре и под столом протерт, а прежний бардак уменьшился в размерах, переместившись частью, скорее всего, в шкаф и под кровать.

— Все, я вымыл, — сказал сын, отвернув голову от телевизора с присоединенной приставкой.

Он играл. По экрану бегал непонятный человечек.

— Я вижу, — сказала Натка. — Но углы, я смотрю, сухие.

— Там шваброй не дотянешься.

— Что ж, завтра перемоешь.

— Ма-ам, — заныл Игорь, щелкая кнопками, — я же сделал все, что ты сказала!

— Перемоешь.

— Ну, бли-ин!

Сын отбросил джойстик, и тот брякнул об пол.

— Утром перемоешь, я проверю, а потом идем за кроссовками, — сказала Натка.

— Тогда и за мороженым!

— Хорошо. Выключай все.

Натка вышла, закрыла дверь. В прихожей уже возился Лаголев, пристраивая свою куртку на вешалку.

— Я спать, — сказала ему Натка.

— Мне снова на кресло? — спросил Лаголев.

— Разумеется.

— Ну, я так спросил. Думал, вдруг…

Натка сузила глаза. Неуклюжий тупица!

— Неужели героем себя почувствовал? В подъезде постоял, и я тут же должна и место под боком тебе устроить, и сексом одарить?

Лаголев покраснел.

— Я просто…

— Все!

От злости едва не свело челюсти. Натка шагнула в большую комнату, которую вынуждена была делить с Лаголевым. А как? А так! Все-таки муж и жена. Может, к сыну его переселить? Вот будет цирк.

— Не входи пока.

Она притиснула дверь плотнее, подняла сиденье дивана-книжки. Скрежетнул, клацнул механизм. Лаголевские простыню и плед, достав из диванной ниши, она швырнула ему на кресло и, надавив, заставила диван разложиться в кровать. У Лаголева вечно с первого раза не получалось. Ну, на то он и Лаголев.

Свое постельное белье Натка взяла из комода, застелила, кинула подушку и принялась раздеваться сама. Кофта, платье, колготки. В зеркале напротив отразилась женщина в черном лифчике и синих трусиках. Ничего особенного. И грудь, уже, простите, и на бедрах… За это бьется Максим Сергеевич?

Натка погладила себя по животу. Нет, живот еще хорош, с Лаголевым не разжиреешь, держит жену в форме. Да и сама, как лошадь… Приблизившись к зеркалу, она помяла, потискала лицо пальцами.

Круги. И морщины. Все, с этим теперь и жить. До старости. А как жить? Ох, устала, устала, вечно кричи, вечно добивайся, чтоб хоть как-то, хоть с грехом пополам, словно никому ничего не надо. Не разглядеть уже, что в глазах. Но уж не веселье. Одичала. Осатанела. Отпуск в октябре, сейчас никто не даст, скорее, выгонят без выходного пособия. А поваляться бы где-нибудь на пляжу…

— Ната.

Лаголев поскребся в дверь. Руки сами дернулись прикрывать интимные места. Почему? Зачем? Муж же. Ладно, примем это насчет того, чтобы не распалился на ночь глядя. Еще целоваться полезет, жалей его потом.

— Чего? — спросила Натка.

— Уже можно?

— Нет. Еще минуту.

Она быстро набросила на себя ночную рубашку и выключила люстру, оставив гореть слабосильный торшер. Лаголеву хватит. Легла.

— Можно!

Вошел. На цыпочках. Будто боялся разбудить. Ну вот что с человеком? Она что, может заснуть за секунду? Натка раздраженно засопела.

— Лаголев, — приподняла она голову с подушки, — прекращай цирк.

— Какой?

— Ложись нормально.

— Извини.

Натка перевернулась на другой бок. Даже под закрытыми веками Лаголев маячил тенью, ходил туда-сюда, ковырялся, шелестел, раскладывал кресло. Рождаемые им шорохи и приглушенные звуки только действовали на нервы.

— Угомонись уже, — шикнула на него Натка.

— Я новости еще, — прошептал Лаголев. — Минут десять.

— Да смотри ты, что хочешь!

Она перевернулась снова. Голова потяжелела, явный признак будущей головной боли. В основании черепа, в затылочной части, появилось знакомое ощущение, будто там скапливается и давит на мозг жидкий свинец. Кто виноват? Конечно, Лаголев. Он, со своими двумястами девяноста рублями.

Натка встала и в комоде, в аптечном отделении, нашарила цитрамон. Выдавила две таблетки из упаковки, направилась на кухню за водой. Лаголев обернулся, но ничего не сказал.

— Новый очаг напряженности на Ближнем Востоке, — шептал телевизор. — На Синайском полуострове…

В чайнике было на дне, но на то, чтобы запить цитрамон хватило. Раскусила, протолкнула горечь в горло.