Остров

Угомонился. Раньше, конечно, не мог сообразить! Задумался? Как будто Лаголеву есть, о чем думать! Хотя сейчас как раз есть. Она же сказала ему, что разведется. Теперь, наверное, спрашивает себя, где он столоваться будет.

Маркиз сообщал, что будет готовить раков, суп, жаркое и прочие разносолы. А гречку, господин маркиз? Гречку сможете?

Натка едва не заснула. Бросила взгляд на часы — половина десятого.

— Лаголев! — крикнула она. — Лаголев, Игорь еще не появлялся?

— Нет, — показался в проеме муж.

— Ты чаю попил?

— Да.

— Так выйди и поищи его! Сын бог знает где шляется, а ему и дела нет! Твой сын, между прочим! Твое яблочко!

— Нат.

— Что — Нат?

— Он уже взрослый человек, пятнадцать лет, не нужны ему няньки.

Натка села.

— Ты не видишь, что на улицах по ночам делается? Ему голову проломят, ты скажешь, что он сам виноват, взрослый уже?

Нет, Лаголев не унялся.

— Нат, где я его искать буду? — спросил он. — Он же каждый вечер так уходит. Почему вдруг тебе сейчас приперло?

Ничего тяжелее пульта на диване найти не удалось. А бросать в Лаголева пульт было жалко.

— Лаголев! Быстро! Хотя бы по микрорайону пройди.

— А если мне голову проломят?

— С тебя взять нечего.

— Тогда ради удовольствия.

— Лаголев! Какое с тебя удовольствие?

Заворчал. Вроде бы даже сказал: «Обычное», но принялся одеваться. Обулся, набросил курточку свою легкую.

Дверь хлопнула. Натка снова опустилась на диван, правда, прекрасные господа-французы уже не вызывали никакого желания их досмотривать. Маркиз не сидел на месте, все куда-то рвался, махал шпагой, стрелял из пушек, бежал из плена и брал в плен, в общем, вел себя как человек, у которого не было других забот.

Серия кончилась. Натка выключила телевизор. Господи, какой бред! Она полежала, будто в каком-то забытьи, безвременье. Ни мыслей не было, ни желания спать. Стены квартиры покачивались вверх и вниз, словно собирались сделать кувырок. Натка наблюдала отстраненно. Хотят, пусть кувыркаются.

Из пустоты ее выдернули часы. Десять десять. То есть, получается, Лаголева уже полчаса нет. Может, действительно кто по голове треснул? Навозишься теперь с ним. Он будет агукать, а ты его корми. Еще спать с собой клади.

— Лаголев? — бросила она в тишину коридора.

Слово булькнуло, как камень в воду. Без плеска, без волн.

Натка встала и пошла по квартире, механически наводя порядок, поправляя покрывала, подушки, скатерти, салфетки, возвращая вещи на их места, книги — в шкаф, газеты — в нишу под книгами, подвернула чашки сервиза в серванте за стеклом, чтобы стояли красиво, единообразно, подобрала, наматывая на палец, несколько ниток с ковра. В комнате сына постояла, глядя на постельный ком, разбросанную одежду, диски и журналы на полу. Сердце наполнилось глухим раздражением. Помнится, кто-то обещал убирать в своей комнате, лишь бы мать не лезла, куда ее не просят. Ну-ну. Никаких кроссовок, пока пол не вымоет. Никаких!

На кухне Натка долго пыталась разглядеть в окно подъездный козырек и дорожку, забирающую к торцу дома. Есть там кто, нет?

Было темно. В темноте колыхались ветви рябины. Тоже ведь разрослась, зараза. Дальше, на детской площадке, кажется, помигивали огоньки сигарет, но Натка была уверена, что ни сына, ни Лаголева там нет. Лаголев к таким компаниям интереса не испытывает. Или, пожалуй, даже побаивается. А Игорь — мальчик не компанейский, нервный, его, скорее, отгонят толпой подальше, чем примут в свои ряды. Он и из одноклассников как-то сразу выбивается, тощим чучелом, видимо, папочкина заслуга. Вроде и не трудный ребенок, а в последнее время не тронь его, не скажи ему, не командуй, пропади с глаз долой, чуть что — сразу в крик, недалеко — и руку поднимет. Лаголев с ним сю-сю да сю-сю, как слепой, не видит, что у мальчишки уже гормоны вовсю колобродят.

Такие вот спиваются или какую-нибудь глупость устраивают, от которой потом родителям — хоть вешайся. Впрочем, Лаголеву-то все равно. Это все на ней, на Натке. Взвыть бы, да смысла нет. А впустую — зачем? Легче не будет.

Беспокойство, зародившись ломотой в боку, мурашками переползло к сердцу.

Что-то долго. Что тот, что другой. Как за смертью посылать. Ну, ладно, один распсиховался, дверью хлопнул, другой-то, постарше, понимать должен, что она тут места себе не находит. Хоть бы позвонил с таксофона! Номер уж, наверное, не забыл. Натка замерла в коридоре, гипнотизируя телефонный аппарат.

Где звонок? Давай, звони. Придурок!

Она сняла трубку с рычажков, проверяя, есть ли соединение. Телефон разразился длинными гудками. Натка бросила трубку. А лучше бы Лаголеву в его звонкую, пустую голову! Ладно, что теперь? Она постояла, раздумывая. А пусть дохнут! Пусть не возвращаются! От горечи повело, искривило рот. Нет, какие сволочи! Кроссовки дай, ужин дай, не ругай, денег не требуй, а сами? Злые слезы закололи глаза. Дождутся, она тоже уйдет куда-нибудь. Есть варианты.

Натка одела кофту.