Остров

— Для твоего чучела!

Лаголев вздохнул.

— Мне без разницы.

— Это «ЗиЛ», — сказала Натка. — Он под сто кэгэ. Смотри, тебе его ворочать. Я о тебе беспокоюсь, вобщем-то.

— Тогда лучше там, — указал Лаголев на первую точку.

— Понятно. Тебе, что меньше работы, то и лучше. А дверца, если открытая, проход будет загораживать.

— Решай тогда сама.

Натка посмотрела на Лаголева.

— Самоустраняешься? Я и так все решаю сама. Как кормить, чем кормить, чем одевать, где деньги брать, у кого до зарплаты можно в долг перехватить. А ты, значит, только у телевизора полеживать будешь?

— Перетащу я твой холодильник, — сказал Лаголев. — Куда скажешь, туда и перетащу.

— Он не мой! — взвизгнула Натка. — Не мой! Это ваша жратва! Чтоб вы с голоду не сдохли! Жрать же каждый день хочете?

— Нат, тебе что ни скажи…

— Иди! Иди от греха!

Натка дождалась, пока Лаголев, эта пародия на мужчину, потоптавшись, уберется в комнату, и опустилась на стул. Сил никаких нет. Она прижала ладони к лицу. Хотелось то ли зарыдать, то ли расхохотаться и сойти с ума. Довел Лаголев. Вроде ничего не сделал, а добился, умелец, что чуть-чуть и затрясет.

Натка выдохнула. Как жить? Раньше не смотрела в будущее, жила и жила, а сейчас, как не подумается, так хоть в петлю. Темнота, мрак. Может, и Лаголев-то не так плох, просто время его прошло, может, общее их время. Кончился социализм, развалился, не осталось ни благодушия, ни гарантий, ни льгот, ни справедливости, ни человеческой доброты. Человек человеку — волк. И деньги. И ничего впереди. Ни единого просвета. Квартплата растет, бюро вот-вот прикроют, и она, как и Лаголев, тоже пойдет на вольные хлеба. Кто ее куда возьмет? А из каждой щели долдонят: замечательные перспективы! С новыми кредитами МВФ мы — ого-го! Всем малоимущим — натовские пайки! Вкладывайте! Богатейте! Грызите друг друга или ползите на кладбище. Только там тоже не богадельня, даром не похоронят.

Но зато говори, что хочешь! Жри, сри, воруй! Демократия! В Думе только языками и чешут. Президент, видите ли, каждый день «с бумагами работает». До потери сознания. Местная власть ни черта не делает, у нее — все хорошо. Подумаешь, пол-зимы — горячей воды нет. Терпите. Трубу прорвало, заменить нечем. Недофинансирование. А сами на джипах разъезжают. По заграницам мотаются. Еще Игорь девиц водить начнет. Сейчас девчонки тоже умные пошли, из области понаехали в поисках жилья, чтоб хоть как-то в теплом углу…

Натка всхлипнула. Нет-нет, ну-ну-ну, потекло, раскисла. Она торопливо сжала губы. Завтра купим кроссовки, с этой стороны хоть крика и припадков не будет. Хотя тоже оболтус растет, весь в Лаголева, подай ему и принеси. Чуть что — в крик. А ей, может, тоже так хочется, лечь и засучить ножками: хочу! хочу! хочу! В ресторан вот не в чем пойти. Трехгодичной давности платья. Так бы давно…

— Нат, твой сериал! — крикнул Лаголев из комнаты.

Проявил заботу. А чего бы и не проявить? Никаких усилий не требует. Не надорвет же глотку? Натка провела ладонью по мокрой щеке. Ладно.

— Началось уже?

— Нет, пока реклама.

— Иду.

Сериал был французский, исторический, кажется, пятисерийный. Шла уже четвертая серия. Хоть какая-то в нем была отдушина. Благородные дворяне, замки, протестанты и гугеноты, дуэли, монастыри, кардинал Ришелье, погони, интриги и любовь. Же ву при, же не манж… Господи, как славно, что не имелось в нем ничего, что напоминало бы о действительности. Можно было сесть и с головой погрузиться во Францию семнадцатого века. Или шестнадцатого? Ах, не важно! Даже Лаголев в это время не раздражал.

— Подвинься.

Натка согнала с насиженного места у левой боковины Лаголева, который постоял у дивана, изображая несчастную, несправедливо обиженную жертву, и пропал, растворился где-то вне поля зрения. Натка легла, подобрав ноги.

— Прекрасные господа из Буа-Доре, — хорошо поставленным голосом произнес диктор. — По роману Жорж Санд. Четвертая серия.

Купленный в кредит «Сони тринитрон» радовал цветами.

— Я еще чаю, — сказал Лаголев.

Натка его проигнорировала. У нее сейчас была другая компания: маркиз Сильван, Лорианна, племянник маркиза Марио и коварный аббат. Пусть хоть что Лаголев делает. Топится, вешается или пьет чай. Ей все равно.

Натке вдруг пришло в голову, что Максим Сергеевич имеет с маркизом Сильваном определенное внешнее сходство. Умный взгляд, посадка головы. Густые, зачесанные назад волосы. Только черные, а не каштановые, как у маркиза. Эх, был бы еще у Максима Сергеевича замок! Не дача, а замок. Можно не средневековый.

Натка усмехнулась. Раскатала губень. Станет с ней возится Максим Сергеевич! Кажется, его планы идут не дальше ночи любви в гостинице. И все эти красивые слова о женщине его склада — всего лишь слова.

Всюду ложь.

Маркиз изображал повара. Капитан Макабр сверкал глазами. Лаголев звякал из кухни ложечкой, будто подавал сигналы бедствия. Дзынь-дзынь. Нарочно ведь, стервец!

— Эй, можно не звякать? — крикнула ему Натка.

— Прости.