Лаголев решил сходить туда, где увидел Шишлова в первый раз. Место оказалось доходным — вместо старинного друга там сидел теперь другой заросший и пьяный мужик, который внятно что-либо сказать был не в состоянии. Он только мычал и тряс грязной пятерней, выпрашивая мелочь. Добиться у него, знает ли он Шишлова, видел ли его, Лаголев не смог и направился домой.
Во дворе стояло несколько дорогих автомобилей. Хищные силуэты, тонированные стекла. Лаголев подумал, что кто-то из новых богачей прикупил себе квартиру, а то и целый этаж в их или соседней пятиэтажке. Связать появление автомобилей с собой он не догадался. Только когда в подъезде на него надвинулись с боков двое и, легонько пристукнув и взяв под мышки, потащили вверх по лестнице, Лаголев подумал: ах, вот оно что!
Страха в нем не было. Но смутное беспокойство крутилось в животе червячком. Натка, Игорь, с ними-то что?
Дверь его квартиры оказалась приоткрыта, за ней обнаружился еще один незнакомец, одетый во все черное, молодой, угрюмый, коротко стриженный, с кобурой, выглядывающей из полы пиджака.
— Стойте, — сказал он и приподнял голову Лаголева за подбородок.
— Да он это, он, — сказал один из придерживающих. — Мы его метров за пятьдесят срисовали.
— На ноги поставьте, — распорядился стриженный и скользнул за кухонную дверь.
Лаголева отпустили, но были готовы, если что, зафиксировать по-новой. На кухне что-то звякнуло, стукнуло, и уже другой голос громко сказал: «Ну, веди, веди товарища, не держи меня за барана, Олежка».
Через мгновение стриженный снова возник перед Лаголевым.
— На кухню, — показал жестом он.
— А мои… — произнес Лаголев.
— Все там, — сказал стриженный.
Лаголев шагнул через порожек. Первым делом он нашел глазами Натку и Игоря. Они сидели на стульях у раковины. У сына под глазом наливался синяк. Натка кусала губы. Но оба, слава богу, были целы. Ни разорванной одежды, ни крови. Хорошо. Синяк — это ерунда, подумалось Лаголеву. Заживет. Он едва заметно им улыбнулся.
Затем он обратил внимание на стоящего у окна щуплого мужчину лет сорока, белобрысого, тонкогубого и тонконосого, очень спокойного и этим спокойствием внушающего опасность. На нем были джинсы, серая водолазка под горло и пиджак. Мужчина посмотрел на него задумчивыми глазами, и Лаголев ощутил, будто его взвесили: боец или не боец, как поведет себя в экстремальной ситуации, на что вообще способен. Чувство было неуютное, но Лаголев заставил себя не опускать взгляд. Впрочем, человек в серой водолазке быстро потерял к нему интерес и стал, повернувшись вполоборота, наблюдать за обстановкой за окном. Видимо, большего Лаголев не заслуживал.
Мужчина, понятно, был охранником, и следующим и последним чужаком на кухне являлся тот, кого он охранял.
— А вот и глава семьи!
«Виновник торжества» сам заявил о себе. Это был крупный мужчина за сорок с крепкими, мощными ляжками, мосластыми руками и уже оформившимся брюшком. Лицо у него было широкое, холеное, розовое. Губастый рот, нос с крупными ноздрями, выбритые полные щеки и небольшие, похожие на потертые пуговицы глаза. Лаголев заметил, что за лицом, ногтями, редеющими каштановыми волосами гость трепетно ухаживает. Одет мужчина был в темные брюки, розовую рубашку и клетчатый светлый пиджак. Из нагрудного кармана торчал краешек платка. Два пальца на левой руке украшали перстни.
Располагаясь у подоконника, объект охраны занял сразу два стула, а на соседние по-хозяйски водрузил локти.
— Похоже, все в сборе.
— Здравствуйте, — сказал Лаголев.
Гость промолчал, с кривоватой улыбкой изучая поздоровавшегося. Перстни на пальцах щелкнули друг о друга. Верхняя губа приподнялась, крупные ноздри втянули воздух.
— Чем обязан? — спросил Лаголев.
— Правильный вопрос, — наставил палец мужчина. — Итак, чем ты мне обязан? Может, ответишь сам?
— Ничем.
— Ну, так нельзя, — разочарованно протянул собеседник. — Ты разве не знаешь, кто я?
— Нет.
Щуплый на мгновение повернулся от окна, словно ослышавшись. Под мужчиной в клетчатом пиджаке скрипнули стулья.
— В определенных кругах я очень известен, — сказал он.
— Я же не из этих кругов.
— Неуважительно, — качнул головой мужчина. — Меня все знают как Марика, я держу половину города в его, скажем так, неофициальной части. Здесь все так или иначе подо мной, вплоть до ментов. Ты можешь звать меня Константином Ивановичем, поскольку Костя я только для близких друзей.
— Хорошо, — сказал Лаголев.
— Ну, вот, уже лучше. Теперь представься ты.
— Александр Степанович.
— Замечательно! — Марик поерзал на стульях. — Дошли до меня слухи, Александр Степанович, что вы здесь… — он замялся. — Как бы сказать? В общем, что вы тут обладаете семейным чудом. Ты же не будешь этого отрицать?
Лаголев пожал плечами.
— Угу, — Марик наклонился вперед. — Ты не мог бы мне его продемонстрировать? Я хотел бы оценить, насколько твое чудо — чудо. А то на словах — это одно, а в действительности оказывается все совсем другое. Не люблю, знаешь ли, Александр, покупать кота в мешке. Говорят, для этого ты должен держать человека за руку. Что ж, я не против.
Он протянул розовую, пухлую ладонь.