Остров Беринга

«…Остров этот, южную оконечность которого мы назвали мыс Манати (морской коровы), расположен на 54°37′ северной широты и простирается к NWtN еще полностью на один градус к северу. Долгота его восточная от Петербурга, примерно, 130°; в ширину он имеет в некоторых местах приблизительно около трех немецких миль, а в иных, в зависимости от расположения бухт, и того менее. От материка он удален примерно на тридцать немецких миль; непосредственно к западу против него находится Камчатка. На нем имеется много высоких гор, состоящих из скалистых и песчаных камней, а между ними — многочисленные долины, в большинстве которых можно найти хорошую пресную воду. Долины поросли высокой травой, но никаких деревьев или кустарников в них не растет, если не считать имеющейся в некоторых долинах карликовой ивы толщиной примерно с палец, а высотой в фут или полтора. Эта ива разветвляется на очень многочисленные тонкие и искривленные ветви, довольно широко стелющиеся по земле, но ни на какое дело непригодные.

На всем протяжении побережья острова незаметно ни одною места, где можно было бы безопасно поставить судно. Суда, которые кто-нибудь вздумал бы послать к этому острову для промысла морскою бобра, должны иметь такое устройство, чтобы их можно было немедленно по прибытии на место вытащить на берег, а таких отлогих, вполне удобных для этого мест имеется достаточное количество на всем берегу, особенно в средней части острова по обеим его продольным сторонам, главным образом на западном берегу.

Приливы и отливы особенно высоко поднимаются при полнолунии и новолунии; приливная волна особенно сильна на восточном берегу, где она направлена от OtN к WtS, а на западном берегу направление ее — с WNW к OSO. Подъем воды достигает при этом семи или восьми футов, что, в частности, может способствовать легкому причалу таких судов, так как если причалить к берегу в момент полного прилива, то с отливом судно останется на суше, а затем уже можно принять меры к тому, чтобы до наступления следующего полного прилива убрать судно повыше, туда, где никакая волна его достигнуть не может…»

Записывая, Лорка поражался тому, как отец, будучи совершенно больным, полным забот о своей умирающей, полуголодной и беспомощной команде, все же находит в себе силы отметить в журнале нечто, что может пригодиться другим морякам. Вспоминал, как тот приходил в ярость при воспоминании о том, как кто-то может дать в руки товарищам неверную карту (трудности от которой Лорка и все моряки «Святого Петра» испытали в полной мере).

«Нет, живы мы будем или умрем, — кто сюда попадет, тому плутать не доведется, — думал Лорка. — И, кто бы он ни был, помянет сей журнал не раз добрым словом…»

Несмотря на то, что от ужасной атмосферы кубрика удалось избавиться, больные продолжали умирать — в еле отапливаемой землянке они один за другим начинали кашлять, и новая болезнь набрасывалась на измученное тело, пожирая его со страшной скоростью.